Распутник
Шрифт:
Она покачала головой.
— Как же ты мог это знать?
— Никак, верно? Но тем вечером я уже так распалился — выигрывал партию за партией. Когда тебе выпадает полоса выигрышей, возникает ощущение... эйфории. Наступает момент, когда все меняется, все здравые мысли исчезают, и кажется, что проиграть невозможно. — Теперь слова лились из него потоком — вместе с воспоминаниями, которые он так долго прятал от всех и даже от себя. — Для некоторых игра — это болезнь. Вот я и болел. Лекарством был выигрыш. Той ночью я просто не мог перестать выигрывать. До той минуты, когда это закончилось и я потерял все. —
— Но почему тебя? — Между ее бровей появилась складка, в голосе прозвучал гнев. Майкл протянул руку и разгладил наморщенный лоб. — Ты был так молод!
— Так быстро кинулась защищать меня, хотя ничего не знаешь. — Он провел пальцем по ее переносице. — Все это создал он. Земли, деньги — все. Мой отец был хорошим человеком, но когда он умер, имение было довольно запущенным. Но в нем всего хватало, чтобы Лэнгфорд, усердно трудясь, сделан его процветающим. И ему это удаюсь. К тому времени, как я все унаследовал, маркизат стоил намного дороже, чем его собственные владения, и он не хотел от него отказываться.
— Он сказал, что в конце концов я поблагодарю его за то, что он все у меня отнял, — произнес Майкл, не в силах справиться с издевкой в голосе.
Пенелопа долго молчала, глядя на него серьезными голубыми глазами.
— Возможно, он был прав.
— Нет!
Не прошло ни единого дня, когда бы он не возмущался, что приходится дышать одним воздухом с Лэнгфордом.
— Ну, вероятно, благодарность — это чересчур. Но только подумай, как высоко ты поднялся, несмотря на все препоны. Подумай, как храбро встретил невозможное. И победил!
Голос Пенелопы звучал настойчиво, она тяжело дышала. Майкл восторгался этим и в то же время негодовал.
— Я уже советовал тебе однажды, Пенелопа, не делай из меня героя. Ни в моих поступках... ни во мне самом... нет ничего героического!
Она помотала головой:
— Ты ошибаешься. На самом деле ты гораздо лучше, чем тебе кажется.
Он подумал о бумагах, лежащих в кармане сюртука, о плане, который привел в действие сегодня утром. О мести, которой дожидался столько лет. Очень скоро она увидит, что никакой он не герой.
— Мне бы хотелось, чтобы это было правдой.
Ради тебя.
Эта мысль его преследовала.
Она наклонилась к нему, глядя серьезно и решительно.
— Разве ты не видишь, Майкл? Разве не понимаешь, каким ты стал по сравнению с тем, каким был когда-то? Насколько сильнее? Насколько могущественнее? Если бы не тот случай, полностью изменивший тебя и твою жизнь... ты бы никогда не оказался здесь! — И договорила шепотом: — И я тоже.
Он крепче обнял ее.
— Ну хоть что-то.
Они еще долго лежали так, погрузившись каждый в свои мысли, а затем Пенелопа сменила тему:
— А после игры? Что случилось потом?
Майкл посмотрел на потолок, вспоминая.
— Он оставил мне гинею.
Она подняла голову.
— Твой залог.
Его умница жена.
— Я не стал ее тратить. Решил, что ничего у него не возьму — до тех пор, пока не заберу все.
Она внимательно смотрела на него.
— Месть.
— Все, что у меня оставалось, — это одежда, бывшая на мне, и горсть монет в кармане. Меня нашел Темпл.
Она наморщила лоб.
— Разве это не опасно?
Он увидел тревогу в ее глазах, и какая-то его часть потянулась к ее мягкости, к ее нежности. То, что Пенелопа здесь, в его объятиях, и он может поведать ей свою историю, само по себе благословение свыше. Словно она может своей тревогой и любовью спасти его.
Да только его уже давно не спасти, а она не заслуживает такой жизни, полной греха и порока. Она заслуживает лучшего. Куда лучшего.
Майкл пожал плечом:
— Мы быстро поняли, когда нужно драться, а когда бежать.
Она протянула руку и нежно прикоснулась к его разбитой губе.
— Ты до сих пор дерешься.
Он усмехнулся, и голос его зазвучал мрачно:
— Я давным-давно ни от кого не убегаю.
Ее взгляд метнулся к окну. На улице стояла глухая темная ночь, и свечи в комнате уже почти догорели.
— А «Ангел»?
Он взял один ее длинный белокурый локон, пропустил его между пальцами, наслаждаясь шелковистостью.
— Четыре с половиной года спустя мы с Темплом усовершенствовали наш бизнес... перемещали игру в кости с места на место в зависимости от игроков, и как-то ночью нас окружили двадцать или тридцать мужчин, делавших ставки. В карманах у нас была куча денег, и мы оба понимали, что нам очень скоро придется прекращать игру, иначе нас ограбят. — Он отпустил локон и провел большим пальцем по ее щеке. — Я никогда не умел вовремя остановиться. Всегда хотел сыграть еще разочек, еще раз бросить кости.
— Ты тоже делал ставки?
Он посмотрел ей в глаза, желая, чтобы она хорошо его услышала.
— За девять лет я не поставил ни единой монеты.
В ее взгляде вспыхнуло понимание. И гордость.
— С тех пор как проиграл Лэнгфорду.
— Но игровые столы по-прежнему взывают ко мне, тут ничего не изменилось. Кости не утратили своего соблазна. А когда крутится колесо рулетки... я всегда мысленно угадываю, где оно остановится.
— Но ставки больше не делаешь.
— Нет. Но обожаю смотреть, как это делают другие. Той ночью Темпл сказал несколько раз, что нам нора уходить. Что пахнет жареным. Но я хотел поиграть еще часок. Или два. Еще раз бросить кости. Собрать ставки. Услышать, сколько должно выпасть очков. — Он погрузился в воспоминания. — Они явились неизвестно откуда, и нам следует сказать спасибо, что у них были дубинки, а не пистолеты. Игроки разбежались, как только запахло жареным, но их бы все равно никто не тронул.
— Им нужны были вы, — произнесла Пенелопа едва слышным шепотом. Майкл кивнул:
— Им нужна была наша выручка. Тысяча фунтов. Может, даже больше.
Больше, чем следует иметь с собой, выходя на улицы.
— Мы дрались изо всех сил, но нас было двое против шестерых... а казалось, что против девятерых. — Он едва слышно засмеялся. — Скорее даже против девятнадцати.
Пенелопу это не рассмешило.
— Следовало просто отдать им деньги. Жизнь дороже.
— Моя умная жена. Жаль, что тебя там не было. — Ее лицо побелело. Майкл быстро чмокнул ее. — Я здесь. Живой и здоровый, к несчастью для тебя.