Распятые любовью

Самарский Михаил Александрович

После принятия любовниками на грудь в лесополосе начинался первый урок по сексологии – предварительные ласки, поцелуи и страстные обнимашки. После них обычно наступала небольшая перемена, затем «рюмка водки на…» земле, и следующий урок – тут уже гораздо интереснее – начинался оральный секс, часто в знаменитой позиции "69". Кульминация, конечно, наступала в третьем акте – полноценный анально-орально-вагинальный секс, лёжа на одеяле, стоя на коленях, или у дерева, спереди, сзади, иными словами, кто на что горазд.

За сезон в лесополосе можно было получить если не высшее, то средне-специальное

сексологическое образование уж непременно. Захаживали сюда и однополые парочки, причём и мужские, и женские. А однажды мы даже все перепугались. Одна невероятно красивая тётка в чёрных кожаных трусах и лифчике неожиданно вынула из сумки кнут и начала лупить своего приятеля. Если бы видели, как тот валялся на земле, извивался, молил о пощаде, но женщина была непоколебимой. Наши пацаны даже задумались, а не помочь ли мужику (забьёт ведь!), но, к счастью, всё закончилось благополучно. Женщина отхлестав партнёра, сунула плётку в сумку, и они занялись привычным делом.

После того как парочки, вволю насладившись природой, покидали лесную опочивальню, мы всегда тщательно обследовали место проведения культурно-развлекательного мероприятия. Находки иногда были самыми неожиданными. Я как-то уволок с собой изумительные голубые трусики. И невероятно нежной ткани, ароматные – дома у мамы таких отродясь не бывало. Я часто ночью спал в них, а однажды даже рискнул и сходил в школу. Признаюсь, половину того, что говорил учитель, я не слышал. Я наслаждался мыслью о том, что мой юный перчик прикасается к тому место, где когда-то была она – лохматая и ароматная.

Пришлые любовники часто оставляли на месте блудодеяния простыни, и тогда подрастающее поколение устраивало на них «оргии». Если среди наблюдателей не было чужих (иногда «занятия по секспросвещению» посещали» гости из других районов), но были свои «дамы», «кавалеры» начинали их «типать», если дам не было, привлекали Митю-Писюна. При девчонках Митя своё умение не показывал, хотя они знали, что он обслуживает мальчиков, но никто его за это не осуждал и не дразнил. Сегодня жителей Лагерной улицы, справедливо назвали бы очень толерантными гражданами, ну, наверное, почти как норвежцы или шведы.

В лесном борделе иногда можно было найти остатки спиртного, сигареты и даже презервативы. Последние, конечно, использовались не по назначению – мы в них заливали максимальное количество воды и сбрасывали «бомбы» с высоких деревьев, иногда на проходивших вдоль лесопосадки людей. Было весело!

Став чуть постарше, мы, малолетние исследователи, придумали новую игру – в доктора, причём в основной состав игроков входили только свои, то есть надёжные товарищи – лагерники, чужих туда не пускали. Коллектив «докторов» состоял из шести человек – три мальчика и три девочки. Врачевали мы по очереди.

Правила игры были простыми и легко запоминаемыми: «больные» снимали трусы и усаживались на диван, «доктор» начинал медосмотр, причём мальчикам разрешалось целовать девочкам, что говорится, и сиси, и писи. Если бы на нашем месте были настоящие медики, они бы, наверное, употребили медицинский термин «вульвы», могли бы назвать их наружными тазовыми половыми органами или женскими гениталиями. Но никто тогда из нас таких чудных слов не знал, а потому

мальчики целовали девочкам просто «письки». Девочки тоже не оставались в долгу, и если докторами выступала женская половина коллектива, то они с удовольствием целовали мальчикам «писюны».

Через много лет, слушая своих возмущающихся ровесников и старших товарищей, сетующих на падение нравов у современной молодёжи и повсеместный разврат, я вспоминаю игры октябрят и пионеров, коллективные просмотры эротических спектаклей в лесополосе и, улыбаясь, мысленно вопрошаю: «Ну, при чём здесь телевидение и фривольные СМИ, голливудские и французские фильмы, запрещённые ранее книги, ООН, Минздрав, Минобр, МВД и прочие структуры?».

«Лагерные» дети задолго до перестроечных выкрутасов довольствовались Винни-Пухом, Пятачком, осликом И-а, совой, кроликом, Крокодилом Геной, Чебурашкой, Простоквашино, Бременскими Музыкантами. И никакой пресловутой пропаганды гомосексуализма и порнографии не было и в помине. Но всё равно находились пацаны, которые умудрялись подрочить и на принцессу в красном платье из «Бременских музыкантов», и на маму из Простоквашино и даже на домомучительницу из «Карлсона», сиськи у той дамы были знатные. Однако я во втором классе ещё не дорос до таких серьёзных испытаний своего орудия. Дрочить я начал где-то в классе четвёртом. Вы не представляете, как же я неистово боролся с этим «недугом», но так с ним и не справился.

Из художественных фильмов для детей тоже были доступны почти пуританские «Неуловимые мстители», «Свадьба в малиновке», «Белое солнце пустыни», «Бриллиантовая рука», «Кавказская пленница». Потом подоспели «Джентльмены удачи», «Иван Васильевич меняет профессию» и всё такое.

Ни в мультипликационных, ни в художественных фильмах тех лет ничего непристойного и похабного не было. Скорее, скабрезность и сквернословие можно было услышать за столом, где собирались взрослые, наши родители, соседи, гости для празднования какой-либо памятной даты, дня рождения или просто «хорошо посидеть» – был и такой повод.

Народное творчество в нашей стране никогда не отставало от актуальных тем, мы внимательно слушали и запоминали, как наши родители напевали частушки, идущие в ногу с их временем:

Валентине Терешковой

За полёт космический

Фидель Кастро подарил

Хер автоматический.

И, конечно же, на местный фольклор легла чёрная печать угледобывающей промышленности, и женщины российского Донбасса задорно напевали:

Я шахтёрочкой была,

Уголь добывала,

Если б не моя пизда,

С голоду б пропала!

Женщины, раньше трудившиеся на угольных шахтах, не оценили заботу Никиты Хрущёва и сильно обижались на него за то, что им запретили работать «под землёй».

Жители Лагерной, впрочем, как и весь советский народ, устали бояться людей в милицейской форме, да и сами милиционеры становились добрее и человечнее, хотя старая репрессивная машина нет-нет, да и показывала иногда острые зубы, безмерную и бессмысленную жестокость, в чём мне в будущем ещё предстояло убедиться лично.