Распыление. Дело о Бабе-яге
Шрифт:
— Ты дракона в небе видал? — спросили прямо над ухом. — Вон та зеленая бестия — дракон и есть. — голос вещал не мне, а кому-то другому. — Если он того черного гада победит — мэром станет.
— Совсем, баклан, с глузду двинулся? Как это: дракона — в мэры? Еще скажи, в президенты.
— А чё? Ты представь, кум: тут тебе и воздушные силы, и артиллерия в одном флаконе. Да с таким мэром мы и Берлин по новой завоюем, и Рейхстаг возьмем!
— А жрет он сколько, ты думал? На одних коровах разоримся.
— По честному, драконам
Оставив спорщиков позади, мы наконец протолкались в первый ряд. Несколько секунд я пристально всматривался в противников, стараясь разобрать, кто из них кто. Света было мало. Только от горящего Пеликана. Да еще некоторые предприимчивые граждане, наломав веток и поджегши от пожара, размахивали ими вместо факелов.
По тому, как всё медленнее менялись обличья, я понял, что силы противников на исходе. Вот Лумумба, приняв облик могучего одноглазого дэва, руками, подобными стволам деревьев, обхватил толстое тело гигантского змея Шеши. Шеша в это время обвивал желтыми кольцами колонноподобные ноги и туловище дэва, всё больше сжимая хватку.
Учитель, вытянувшись ввысь, принял вид черного удава. Распахнул пасть и стал заглатывать желтого змея, начиная с хвоста. Желтый в ответ попытался укусить его за хвост — тот пронесся в каком-то метре от края толпы, вызвав волну вздохов, — да промахнулся.
Лумумба всё время пытался вернуться к антропоцентричной форме, а Елена ни в какую не желала этого делать. Она становилась пантерой, змеей, бабочкой, змеей, мантикорой, змеей — похоже, генотип рептилии был у нее в крови.
Наконец — молнии становились всё короче и ярче, а огненные шары — меньше и тусклее, Елена сдалась.
Неожиданно отскочив, она приняла вид обнаженной прекрасной женщины. Толпа восторженно взвыла, а я усмехнулся: плавали мол, знаем.
Женщина улыбнулась, и как Афродита, возникшая из пены морской, протянула руки к толпе.
— Неужели вы позволите убить беззащитную женщину? — нисколько не стесняясь наготы, спросила она. В голосе, бездонном, как звездное небо, таилось обещание сказочного блаженства любому, кто этого захочет.
— Нет! Не позволим! — из толпы то и дело вздергивались бородатые головы.
Лумумба, приняв свой естественный облик, устало вытирал трудовой пот белоснежным платочком.
— Гнать черножопого!
— Повесить!
К учителю стали подкрадываться какие-то темные личности, а я взял низкий старт…
И тут раздался пронзительный женский крик:
— Шлюха! Гляньте, бабоньки, на бесстыдницу!
К нему присоединились другие:
— Хоть бы буфера прикрыла, визгопряха.
— А ты куда зыриш, блудоумок? — послышалась звонкая оплеуха. — Голых баб никогда не видал?
— Куда милиция смотрит? Дети вокруг, а тут баба голая без привязи шастает!
Я успокоился. Если мужское население еще могло, отбросив здравый смысл, кинуться спасать ведьму, то женщины этого точно не допустят.
— Гляньте бабы, да это ж Ленка из борделя! И чо мы её сразу не признали?
— Эт потому, что тряпок на ей нету. Ряженая-то она — цаца-цацей, а без всего — так обычная шалава.
Отовсюду засвистели, заулюлюкали, на площадь, к ногам Елены, полетели огрызки яблок и прочий мусор.
— Ну всё. — рядом возникла Маша. — Магичка она или нет, а в нашем городе теперь ей житья не будет.
Народ, сменив градус, начал сжимать круг. Оно и понятно: известный враг — уже не такой страшный.
— Успокойтесь, граждане. — Лумумба, примирительно расставив руки, пытался сдержать толпу. — Преступницу необходимо передать в руки полиции.
— А ты чё, не приступник, что ли? — закричали рядом с учителем. В лоб ему попал огрызок, вокруг заржали.
— Вздернуть обоих! — подхватили в толпе. — Зря, что ли, виселицу строили?
— Вздер-нуть! Вздер-нуть!
В глазах Лумумбы заплясали синие всполохи. Прекрасно его понимаю: у самого была бы хоть капля магии, в пыль бы разнес этих зажравшихся бюргеров. Никто ведь даже не подумал, что учитель, рискуя жизнью, спасает их задницы. Хотя, если разобраться, их от самих себя спасать надо. Как там сказала Елена? Серые, скудоумные…
— Успокойся. — Машина ладонь была горячей и твердой. — Они не виноваты. Каждый в отдельности — хороший человек.
— Оттставить самосуд! — рявкнуло над головой. Да так, что с фонарей, как яблоки, посыпались мальчишки.
Толпу осветило электрическим светом. Народ стал расступаться, жмурясь и прикрывая глаза. Через пару минут установилась полная тишина.
Раздвигая толпу, как кит мелкую рыбешку, на площадь выехал броневик. Взревев двигателем и выбросив клуб черного дыма, он остановился рядом с Лумумбой. Из люка выбрался Штык.
— Ну надо же, едрён-бетон. Кто б сомневался… — Маша, прищурившись, смотрела на полицеймейстера, как кошка на воробья. — Ни одного культурного мероприятия без наших доблестных войск…
Спрыгнув на землю, Штык, прямой, как шомпол, двинулся к Елене. Та, кстати сказать, уже не сверкала голыми ляжками. Лумумба галантно укутал её в свой пиджак, оставшись в закопченной рубашке и шелковом, в незабудках, жилете.
— Милостивая государыня. — официально начал полицеймейстер. — Вы обвиняетесь в незаконном распространении Пыльцы, краже государственного золотого запаса и убийстве градоначальника Кнута Гамсуновича Цаппеля, мага Яна Живчика, а так же городского архивариуса Леонида Мартовича Кукиша.