Расщепление
Шрифт:
– - Ваньку!? Ваньку У-БИ-И-ЛИ!? -- внезапно завопила девица, о которой я, кажется, совсем забыл.
– - Из-за тебя, подонок! Его убили из-за тебя! Я говорила, что так будет...
Разъяренной фурией она метнулась в нашу сторону и бежала до тех пор, пока рвущийся из ее груди крик вдруг не оборвался, а сама красотка не замерла в паре метрах от Лехи, будто окаменев.
Та штука на ее груди, что недавно полыхала огнем в декольте и которую я принял за колье, оказалась кулончиком, подвеской, темным камушком на простой цепочке. Только сейчас не было декольте, да и самого роскошного платья тоже не было; невероятная горгоноподобная
Всклокоченные, пегие, плохо прокрашенные волосы выглядели нелепо. Огромная, не по размеру, белая мятая футболка, напоминающая купол парашюта, скрывала ее руки по локоть и ноги ниже колен, и в довершение -- грязные, в пятнах, бело-красные кеды на босу ногу.
На контрасте с той роскошно-демонической красавицей, минуту назад угрожающей нам с капитаном, теперь девица выглядела ущербно и жалко.
Бывшая супермодель поскуливала. В ее огромных глазах замер еще более огромный ужас, а чувство потерянности почти материализовалось. По щекам большими быстрыми шариками сбегали слезы.
"Вот так сходят с ума", -- подумалось мне.
Ощущение, что ее рассудок телепенькается на грани полного исчезновения, появилось очень остро и, по-видимому, не только у меня.
В пару прыжков Леха подскочил к девчонке, взял ее за руку и потянул за собой в сторону от нас с Петровым.
– - Пошли, пошли, Огна -- бормотал паренек, но та как будто не слышала. Казалось, она вот-вот "стечет" на газон.
Тогда Лешка подхватил девушку на руки и легко, будто она ничего не весила, побежал.
Не понимая, что происходит, я посмотрел на Петрова и поразился его крайне довольному лицу.
– - Что здесь происходит? -- спросил я и слегка толкнул капитана в предплечье, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание.
Не глядя на меня, Петров покачал головой и обронил:
– - Идиоты.
Я подождал пару секунд и повторил свой вопрос.
Ответ я так и не получил, впрочем, через секунду я забыл и о самом вопросе. Меня отвлек вскрик, точнее, глубокий и громкий возгласо-вдох, словно кто-то, умирающий от удушья, вдруг дорвался до воздуха и задышал, захлебываясь, полной грудью. Девушка выскользнула из Лешкиных рук и, едва удерживаясь на трясущихся ногах, дышала -- дышала часто, громко и глубоко.
А потом она изменилась.
Камушек на груди полыхнул, и пламя, вырвавшееся из кулончика, волной пробежало по оживающей колдунье. Затрапезная футболка вмиг превратилась в безупречное красное платье, волосы почернели, собрались в пряди и ожили, а на ногах вместо грязных кедов появились роскошные туфли. Мерцающий кокон возник тут же и, подпитываясь пламенем безумствующего кулона, наливался мощью и жаром. Через пару секунд, выплевывая во все стороны языки пламени, вокруг девицы бесновался огонь. Он обжигал воздух, испепелял землю и пытался пожрать стоящего рядом Леху. Это выглядело действительно так, но пламя будто наталкивалось на барьер. Что-то невидимое существовало между выжигающей мощью кокона и стоящим рядом парнишкой. В тех местах, где пламя касалось незримой преграды и поглощалось ею, возникали серебристые всполохи, похожие на мазки серебристой краски.
"Щит!? Как же я раньше
– - Щит? Это Щит?
Пожимая плечами, дескать и дураку понятно, капитан ответил:
– - Ну да. Огненный у этой припонтованной дуры и щит льда у того засранца.
И тут возродившаяся супермодель заорала. Что есть дури, запрокинув голову, Огна кричала куда-то вверх, высвобождая какую-то нереальную мощь из своего бушующего щита и освещая ночной парк, словно упавшее на газон солнце.
В тот момент я согласился с Петровым -- действительно дура, и даже хотел поделиться своим согласием с ним, испытывая, в такое трудно поверить, симпатию к капитану, но сделать этого я не успел.
Выражение лица капитана Петрова вдруг изменилось, и он обронил одно единственное слово, в котором звучала всамделишная тревога:
– - Бля-я-я!
ГЛАВА 21,
в которой наш герой открывает себя, и это его не радует
В ослепительном сиянии щита Огны на фоне деревьев я увидел людей. Пятеро, одетые в светло-серые, почти белые балахоны, в капюшонах, они здорово напоминали того человека, что минувшим вечером бегал здесь по поляне.
Кто это и что им нужно, спросить капитана я не успел: раздался хриплый и как бы придушенный голос, прозвучавший тем не менее очень громко:
– - Живым, его только живым! Остальных уничтожить!
"Как в низкопробном боевике", -- подумал я, вспоминая свои ощущения недоброй сказки, возникшие у меня, когда я пришел в это место. И вот недобрая сказка превращается в очень недобрую быль.
Эхо хрипатого голоса еще вибрировало в ночи, а Огна не только прекратила вопить, но и умерила прыть своего щита.
Под ногами Лехи блеснуло, и его ботинки покрылись серебристой корочкой, искрящейся, как иней под солнцем. Бело-голубая пульсация зарождалась на его обуви и стекала вниз, где, будто питая проявляющийся вокруг паренька серебристый щит, поднималась по эллипсоиду кверху.
"Предчувствие меня не обмануло", -- крутилось у меня в голове. Я поглядывал то на стоящих в отдалении людей, то на красно-оранжевый и бело-голубой эллипсоиды Лехи и Огны, то на капитана Петрова. "Ну, что же ты... -- мысленно подгонял я гиганта, -- давай, не тормози!" Но вместо того, чтобы изобразить вокруг себя энергетическое поле зеленого, коричневого или еще какого-нибудь цвета, Петров просто стоял и недобро поглядывал вдаль.
И вдруг воздух наполнился мутью и в мгновение перестал быть прозрачным. А потом в той непонятного цвета мути возникли похожие на дым сигарет ярко-фиолетовые буруны.
"Ах, какой же он все-таки молодец, -- подумал я, в восхищении оглядываясь по сторонам. Мы с капитаном находились внутри огромной, метров десять-двенадцать в диаметре, полусферы. Фиолетовый дым клубился вокруг и, пытаясь прорваться к нам, растворялся и исчезал, пройдя сквозь границу гигантского щита. -- Крут мужик, ничего не скажешь. Не то что эти детишки с их крошечной персональной защитой".