Рассказы-2
Шрифт:
«В лаборатории медэксперта при таинственных обстоятельствах сгорели два трупа жертв умышленного убийства».
И это всего в квартале от полицейского участка… Водитель пускай тоже держит язык за зубами. Ладно, Регалио. Я хотел поставить тебя в известность… Мне тоже очень досадно. Рождения очередной такой же парочки придется ждать лет двести.
Повесив трубку, Муленберг вздохнул и вернулся в покойницкую. Выключил вентилятор и свет, запер дверь, вымыл руки в раковине лаборатории и ушел.
До его квартиры
— Привет, амиго, — сказал Руди. — Сегодня ты что-то невесел.
Муленберг устало сел за стойку.
— Дай-ка мне уна сухая текила, а вишенку можешь оставить себе, — попросил он на ужасной смеси испанского с английским и добавил:
— А чего веселиться… — Но вдруг замер, выпучив глаза, и прошептал:
— Руди, поди-ка сюда.
Бармен отложил, недорезав, лимон и подошел к Муленбергу.
— Не стану указывать пальцем, но кто она такая?
Руди взглянул на незнакомку и восторженно сказал:
«Ке чучин».
Муленберг вспомнил, что «чучин» точно на английский не переводится, а означает приблизительно «куколка». Он покачал головой и поднял ладонь. — Нет, так не пойдет. Куда ты лезешь со своим испанским? Скажи по-человечески.
Тогда Руди лишь пожал плечами.
— Пришла одна?
— Си.
Муленберг подпер подбородок ладонью.
— Неси выпивку. Тут надо подумать. Руди ушел, втянув смуглые щеки, загадочно улыбаясь.
Муленберг посмотрел на сидевшую в зале девушку. Она перевела взгляд на бармена и тихо спросила:
— Руди, ты готовишь сухую текилу?
— Си, сеньорита.
— Сделай порцию и для меня.
Руди весь так и вспыхнул. Он не повернул голову к Муленбергу, лишь скосил на него темные глаза, и тот понял, что бармен сильно заинтригован. Муленберг покраснел и ощутил себя полным идиотом. Ему вдруг померещилось, что уши у него стоят торчком как у собаки, а бархатный голос незнакомки угнездился в мыслях словно теплый пушистый зверек.
Муленберг встал с табурета, пошарил в карманах в поисках мелочи и пошел к музыкальному автомату. Но незнакомка опередила его — опустила монетку и выбрала изысканно-красивую мелодию — мексиканскую версию номера «Приходи ко мне домой».
— Ее-то я и хотел заказать! — воскликнул Муленберг. И, взглянув на музыкальный автомат, спросил:
— Вам нравится Има Сумак?
— Еще как!
— Хотели бы слушать ее часами?
В ответ она улыбнулась, и он прикусил язык. Опустил в автомат «четвертачок» и заказал сразу полдюжины песен Сумак. Между тем Руди с подносом в руках, на котором стояли два стакана с текилой, подошел к столику, где раньше сидела девушка. Лицо у бармена было совершенно непроницаемое, лишь в глазах стоял вежливый вопрос — куда поставить текилу Муленберга. Тот встретился взглядом с незнакомкой, и она едва заметно — то ли кивнув, то ли
В ушах у него звучала музыка. И не только та, которую играл автомат. Муленберг сидел как зачарованный. Внезапно Руди принес вторую порцию выпивки, хотя ее никто не заказывал. Только тогда до Муленберга дошло, как давно сидит он здесь, не сводит глаз с лица незнакомки, любуется им, словно последней картиной любимого художника. А девушка не пытались ни привлечь его, ни оттолкнуть… Она не заглядывала восхищенно ему в глаза, но и не прятала взор. Казалось, она даже не хотела, не ждала от него ничего. Просто сидела рядом, и это было прекрасно.
Муленберг размышлял: «Ты отводишь в сокровенных мечтах укромный уголок, а потом ждешь то, что поселится в нем, заполнит весь, до последней пяди. И они приходят; но одна там не помещается, для другой уголок оказывается слишком велик, а третью окутывает столь густой туман, что не сразу и разберешься, где она поселилась… Потом они уйдут, лишь в памяти останется неизгладимый след. Но вот появляется та, что проскользнет к тебе в мысли незаметно, исподволь, а останется там навсегда. Она и станет твоей судьбой.
— О чем ты думаешь? — спросила незнакомка. И он рассказал ей все без утайки. В ответ она кивнула — так, словно речь шла о кошках, церквях, машинах; обо всем, что таинственно и прекрасно. Потом сказала:
— Ты прав. Но это не самое главное. Этого мало. Впрочем, остальное без этого вообще теряет смысл.
— Что значит «остальное»?
— Ты же сам знаешь.
Да, по-видимому, он знал. Но не наверняка. И решил подумать об этом позже.
— Пойдем ко мне?
— Хорошо.
Незнакомка стала у двери, глядя, как он направляется к стойке, на ходу вытаскивая бумажник.
— Сколько с нас? — спросил Муленберг по-испански. Взгляд Руди внезапно обрел несвойственную ему глубину.
— Нисколько.
— Угощаешь?! Мучиссимо грасиас, амиго. Он понял: бармен денег не возьмет, сколько его ни уговаривай.
Муленберг привел незнакомку к себе. Пока он разливал коньяк — а хороший коньяк прекрасно уживается с текилой — девушка спросила, известно ли ему заведение «У Шэнка», что в квартале складов. «Кажется, да, — ответил он. Во всяком случае, отыскать его я сумею».
— Встретимся там завтра, в восемь, — предложила она.
— Договорились, — ответил он улыбаясь и поставил графин с коньяком на место. Его переполняла тихая радость — он догадывался, что завтра станет ждать встречи с незнакомкой с самого утра. Он заводил ей пластинки, рассказывал о достоинствах своей аппаратуры, ощущая себя и строгим специалистом по звуку, и хвастливым мальчишкой. Он показал ей шкатулку сандалового дерева, хранившую томик «Аналектов» Конфуция, отпечатанный на рисовой бумаге и проиллюстрированный от руки; «потчевал» финским кинжалом с затейливой резьбой, составлявшей множество законченных оценок, и часами в виде четырех стеклянных дисков — стрелки были нарисованы на двух внутренних, а механизм находился в основании, поэтому казалось, что часы идут как бы сами по себе.