Рассказы и байки о Родине, или Поездка домой

Толстихин Юрий

– И что, очень много золота там, Мария Кирилловна? – поинтересовался друг Димаса, сидящий на пассажирском месте.

– Ой! Все золото Российской Империи! Я-то уже старенькая, чтобы выкопать, а у вас явно получится. Вы же слышали про золото Колчака? – спросила Баба Маша и посмотрела на всех пассажиров. Один из них отрицательно мотал головой.

– Ешкин кот! Был такой адмирал Колчак. Волей-неволей, к нему попало это золото. Тонны золота, понимаете? Потом его убили, а где золото хранится, знал только он. А там целые вагоны со слитками. Все пропало! Будто крошки

со стола скинули рукой. Кто его только не искал, никто не находил. Но я-то знаю. Там, у леса, на опушке. Я видела крышу этого вагона, точно вам говорю.

Чем больше сладких слов говорила ягодная бабушка, тем быстрее мчалась машина. Каждый из присутствующих представлял, как он открывает раскопанный вагон, а оттуда, словно от Золотой антилопы, сыпется нескончаемое имперское золото.

Димас достал телефон и кого-то набрал.

– Слушай, бери всю технику, которая есть и езжайте на край деревни. Да-да, все, что есть. Я ещё КАМАЗы сейчас вызову, буровую установку. Зачем? А вот! Узнаешь.

К вечеру на окраине леса стояли экскаваторы, чтобы откапывать, краны, чтобы поднять вагон, КАМАЗы, чтобы погрузить золото, и буровая машина. В поднятой над техникой люльке воровайки, как полководец, стояла баба Маша.

– Где копать, Мария Кирилловна? – спросил Димас.

– А вот тут, где березонька молодая. Я где-то там крышку видела. Димас махнул рукой в сторону метровой березки. Техника задребезжала, загудела! Мощные ковши вырывали кубометры земли и отбрасывали в сторону. Крановщики уже натягивали тетиву, чтобы поскорее выпустить ее из стрелы крана.

На ночь баба Маша ушла к себе в избушку, находившуюся в пяти минутах ходьбы от золотой жилы. Она погладила Барсика, полила огород и легла под теплое одеяло.

Утром в дверь постучали. На пороге стоял злой, измаранный землей Димас. Вся его одежда была перепачкана, на лице виднелись белые полосы от высохшего пота. В руках он держал сточенную до черенка штыковую лопату.

– Пошли, бабка. Делиться будем.

Вместо скромной березки, которая вчера стояла на окраине, был вырыт огромный котлован: тридцать метров в ширину и шесть в глубину. Стрелы кранов были печально опущены, а рыжие КАМАЗы, кажется, покраснели от обиды.

– Там пусто. Ни одного вагона, баба Маня! Ни грамма золота, ни Колчака, ничего там нет! Мы всю ночь рыли чертову яму! Вы точно тут видели золото? – Димас зверел на глазах. Со спины к ним подошла баба Люся, с которой у бабы Маши были давние споры.

– Вы куда мою березку дели, бляди? – закричала баба Люся. – Я ее три года тут пыталась вырастить, чтобы потом к себе во двор пересадить! Это твоих рук дело?

– А нечего было… – начала баба Маня.

Димас отошел в сторонку и сел в ковш экскаватора. Его друг, сидящий в кабине, спросил:

– Че делать-то будем?

– Закапывай, – ответил Димас, прижимая к груди годовалую берёзку.

Масленица

Степан

Михайлович проснулся с больной головой и, раскоряченный словно игуана, побрел к холодильнику опохмелиться. Рассол и баночка холодного пива быстро вернули к жизни пятидесятилетнего трудовика. Сидя за столом, упершись рукой в лоб, Степан Михайлович пытался вспомнить, что было вчера.

В дверь настойчиво стучали, пришлось открывать – в тамбуре стоял милицейский.

– Гражданин, вы знакомы с Александром Павловичем Абрикосовым? – спросил лейтенант, отгоняя от себя амбре планшетом.

– Санька-то? Да. Друг мой, – трудовик ударил себя в грудь, скривился и кашлянул прямо на милицейского. Лейтенант стерпел и предложил пройти внутрь квартиры. – Как потерялся? – воскликнул Степан Михайлович.

– Да, его нет всего день, но он муж маминой подруги, поэтому уже ищем. А вы, судя по показаниям его жены и охранника школы, последний, кто его видел.

– Я? Да я же вчера вечером сидел, масленицу делал… – Степан Михайлович сгреб брови в кучу и задумался.

– Мы уже были в вашем кабинете. Три бутылки водки, портфель Александра Павловича и повсюду раскиданная сухая трава, – лейтенант укоризненно взглянул на трудовика, косившегося на рассол.

– А масленица, чучело где? – Степан Михайлович схватился за сердце.

– Установлена на пустыре за школой, как я видел. – Трудовик почувствовал облегчение, радуясь, что не получит новых упреков от директора.

И тут он начал вспоминать, что вчера произошло.

Саня Абрикос брел домой угрюмый, похожий на курагу. Степа шел из магазина – в левой руке он нес остатки соломы для чучела, в правой – авоську с бутылками. Абрикос поведал другу, что у него задержали зарплату, а трудовик, размахивая сумкой, сказал, что он по папе фармацевт и скоро вот-вот снимет головную боль товарища.

Абрикос был скисший до невозможного. Его не радовали ни анекдоты, ни споры на деньги. Он не раздобрел даже после первых пяти стопок. Понимая, что друга нужно спасать, Степа решил его привлечь к коллективному труду на благо общества.

Трудовик командовал, Александр Павлович мастерил:

– Три раза отмерь, один отрежь!

– Степа, там же говорится: «семь раз отмерь…».

– Это для детей. В нашем деле главное – не переусердствовать! – сказал трудовик и махнул новую стопку.

Сидя на кухне, лейтенант записывал слово в слово за Степаном Михайловичем. Последний вышел в туалет, совмещенный с ванной комнатой. Дирижируя пальцами ног под звук скупой зловонной струи, Степан Михайлович заглянул в ведро для грязного белья.

Там, на самой вершине нестиранного Эльбруса лежала кофта с окровавленными рукавами. Трудовик огляделся и, не найдя никого, кто мог бы подложить кофту, в тихом ужасе опустился на унитаз, продолжая вспоминать вчерашние события.

Когда чучело было сделано наполовину, друзья допивали вторую бутылку. Они сидели за соседними партами, закинув ноги на столешницы. Масленица одиноко стояла у доски.