Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2
Шрифт:
– - У тебя там что еще за сундучок, сказывают?
– - встревоженно обратился он к матери.-- Уж ты не со всем ли имением, не на жительство ли сюда приехала, а?
– - Где же, зачем на жительство... Повидаться только охота было, Калистратушка, детонек твоих поглядеть... Сам знаешь, с коей поры-то не виделись...-- робко ответила Феоктиста.
– - То-то,-- благосклоннее взглянул он.-- У меня ведь жить негде, своя семья, тесно... Гостить гости, сделай милость, хлеба не жалко: готовый едим. Когда домой-то думаешь?
– - Не знаю...-- упавшим голосом прошептала она.
– -
– - заключил он, уходя, но в дверях обернулся и добавил: -- Пойдем, покажу уж тебе внучат, что с тобой поделаешь!
Внучат ей показали у порога чистой комнаты. Сама Антонина Ивановна сидела у окна, капризно надув губы, и даже не шевельнулась в сторону свекрови. Калистрат держал на руках мальчугана, крепкого, розового, а подле него жалась, глядя исподлобья, девочка лет трех. Феоктиста хотела было приласкать ее, но та дичилась и пятилась, держась за отца.
– - Я тебя не любу... Ты нехолосая, бяка...-- откровенно призналась она, уставившись на морщинистое лицо и худые, темные руки старой бабушки.
Феоктиста глядела на эти красивые комнаты с картинами и цветами, на этого важного господина с нарядными детьми, на чванную барыню в шелках,-- и никак не могла проникнуться сознанием, что это близкая ей семья родного сына. Ничего она не чувствовала к ним родственного, все здесь казалось ей таким чужим, далеким, холодным, а в душе накипала скорбная, неутолимая жалость к безвозвратно пропавшему где-то любимому сыну.
Облегченно вздохнула Феоктиста, покинув на третий день этот чужой дом, где ближе всех была ей только добродушная стряпуха.
К своим вернулась она такая убитая, жалкая, будто даже сразу одряхлевшая. С первого взгляда на вернувшуюся так скоро из города Марья с мужем поняли, что с ней случилось там что-то потрясающее, и не расспрашивали. Молча вылезла Феоктиста из телеги, молча вошла в избу и стала раздеваться при том же подавляющем, жутком безмолвии, какое рождает кругом себя человеческое страдание изнывающей души.
Вот Феоктиста опустилась на скамью, обвела замутившимся взглядом выжидательно воззрившиеся лица родных, и вдруг из груди у нее вырвался долгий, наболевший, отчаянный вопль. Все тело ее задрожало от прорвавшихся, долго таимых в себе рыданий, по лицу потекли быстро-быстро крупные слезы. Она упала на стол, билась об него головой и, захлебываясь слезами, кричала страшно, неистово и пронзительно, как от нестерпимой, жестокой пытки:
– - Маменька! Что ты? Полно терзаться, полно,-- перепугалась тоже принявшаяся плакать Марья.-- Что у тебя приключилось-то? Скажи хоть словечко!
– - Нету! Нету у меня больше сыночка-а! Нету моего ясного сокола! Не приголубит он меня, старую, не утрет слезу мою горячую-ю! Ой, тошно
А сын для нее и в самом деле умер, как навсегда похоронила его заживо...
ПРИМЕЧАНИЯ
Печатается по тексту газеты "Голос Приуралья", 1907, 16 июля.
Стр. 317 Бердо – - принадлежность ткацкого станка, гребень для прибивания утка к ткани.
Стр. 317 Цевка – - шпулька, на которую наматывается нитка утка, идущая поперек основы.
Стр. 320 Щелгунок – - котомка, мешок для хлеба и припасов в пути.
Стр. 321 Панева – - домотканная клетчатая материя, женская одежда, сшитая из такой материи.
Стр. 322 разболокайся – - раздевайся.
КРОВЬЮ СЕРДЦА СВОЕГО
Из молодых, но на удивление талантливый и плодовитый писатель Захар Корытников, пишущий под псевдонимом "Наркис Гиацинтов", чрезвычайно любим публикой и популярен в литературных сферах. Все его хвалят, исключая, конечно, бездарных завистников.
– - Бесценный человек! Изумительная способность чувствовать момент... бьет всегда в самое живое, больное место... Удивительно!
– - с умилением отзывались редакторы провинциальных газет.
Читатели... Бог мой, сколько пышных комплиментов приходится выслушивать от них Наркису Гиацинтову!
– - У вас благоухающее, нежное дарование... сколько задушевной теплоты, искренности!.. Вам тяжело, верно, жить с таким чутким сердцем?
– - Вы избранная натура, оттого и владеете толпою, что пишете кровью своего сердца, это чувствуется!
Такое внимательное отношение общества ободряет молодой талант, воодушевляет. Правда, всеобщие похвалы часто кружат юные головы, но Гиацинтов и тут счастливое исключение: успех не вселял в него ни сомнения, ни пагубного пренебрежения и лени. Молодой беллетрист от этого только чувствовал в себе все возрастающие, неиссякаемые силы, все более проникался благоговейным уважением к своему таланту и горел жаждою самоотверженного служения добру и красоте. Сколько им сделано для святого дела очеловечения этих жестоких двуногих животных! Не спрашивайте, чего это стоило чуткому, нежному писателю: недаром говорят, что он пишет кровью своего сердца.
Да, он не жалеет сил. Не далее, как в три последних дня, им написаны четыре рассказа, три новеллы, шесть миниатюр -- все для праздничных номеров самых распространенных газет. Пусть читают, пусть не говорят, что Гиацинтов зарывает свой талант в землю!
Правда, после столь напряженного художественного творчества он почувствовал такую ломоту в спине, точно его молотили в четыре цепа, и заснул, как пожарный после жаркого дела, но сколько блаженного упоения в высоком сознании совершенного подвига! Сегодня проснулся в одиннадцать утра в детски счастливом настроении.