Рассказы и повести
Шрифт:
Почти все девушки, которых он знал - его знакомые и знакомые знакомых, - ходили в джинсах, подвернутых над сапогами по моде "диверсантка", курили сигареты, умели водить машину, умели ругаться, как слесарь-водопроводчик, и это составляло свой шарм и было даже модно.
Было модно быть слегка грубой и независимой, девушкойподростком, L'enfant terrible, что в переводе означает "ужасный ребенок". Эта, в доме напротив, была не подростком и не диверсанткой, она была только девушка. Девушка - ангел, и аксессуары у нее были ангельские:
Никитин смотрел и смотрел. Он сидел в полной темноте, чтобы быть невидимым другой стороной.
Вот она встала... Потянулась, как нормальный человек.
Подошла к окну и посмотрела на Никитина. Он мигом соскользнул с подоконника, присел на корточки. Замер.
Потом взглянул. Занавески в золотом окне были задернуты.
Никитин выпрямился, хрустнув коленками. Включил свет, и этот свет явил однокомнатную квартиру холостякарадиолюбителя. Вокруг лежали какие-то металлические части, тянулись проводки и провода всех возможных сечений, и было впечатление, что Никитин стоит среди обломков рухнувшего самолета. И лицо у него было как у летчика, потерпевшего аварию на необитаемом острове.
Никитин постоял какое-то время, потом шагнул к телефону и одним духом набрал семь цифр. Затаил дыхание.
– Я слушаю вас, - прозвучал голос, серебряный, как арфа.
Никитин молчал.
– Я ничего не слышу, - доверчиво сказал голос.
– А я молчу, - сказал Никитин.
– Почему?
– Видите ли... Вы меня совсем не знаете... И даже не представляете... Я ваш сосед... Из дома напротив...
– Ну почему не представляю? У вас полосатые занавески. В семь пятнадцать утра вы делаете гимнастику с гантелями. А в семь тридцать пять пьете молоко прямо из пакета.
– Значит, вам меня тоже видно?
– Тоже.
– И вечером?
– И вечером.
Никитин вытер лоб рукавом.
– А как вас зовут, сосед напротив?
– Женя... То есть Евгений Палыч... Ну, в общем, Женя.
– А меня Наташа.
Помолчали.
– А что вы делаете сегодня вечером?
– осмелел Женя.
– Может, пойдем походим?
– Заходите. Мы и решим. Может, действительно пойдем и походим.
– А когда?
– Да хоть сейчас, - предложила Наташа.
– Подъезд пять, квартира двенадцать?
– уточнил Никитин.
– А откуда вы знаете?
– поразилась Наташа.
– Вычислил. Я же математик-программист. Я и адрес ваш вычислил, и телефон.
– А меня?
– Разве можно вычислить мечту?
– полуспросил-полуответил Никитин.
– Жду, - тихо сказала Наташа и положила трубку.
Никитин стоял и слушал гудки, еще не понимая, но предчувствуя, что случилось счастье.
Через двадцать минут Никитин вышел из своей квартиры. На нем была польская полосатая рубашка, югославский галстук, розовый в черную крапинку, и синий финский костюм. Пиджак он застегнул на
Сбегая со своего пятого этажа, Никитин посмотрел мимоходом в оконное стекло, на свое отражение. Отражение его несколько задержало.
Никитин неуверенно потрогал галстук. Потом так же неуверенно спустился еще на один лестничный марш и подошел к двери на третьем этаже, которая была простегана малиновой кожей и украшена блестящими кнопками. Позвонил. Звонок затейливо звякнул.
Дверь отворил Гусаков.
На нем был стеганый халат, какие носили адвокаты в дореволюционной России.
Гусаков был член-корреспондент, член четырех королевских обществ, руководитель научного центра, в котором среди прочих трудился и Никитин в чине младшего научного сотрудника. У Гусакова была квартира номер 69, а у Никитина 96, и почтальон часто путал ящики.
Гусакову писали чаще раз в шестьсот. Он был нужен и в нашей стране и за рубежом, во всех четырех королевствах, поэтому Никитин довольно часто возникал перед стеганой дверью. К нему привыкли. Может быть, даже Изабелла, жена Гусакова, думала, что он - почтовый работник. Она поверхностно улыбалась Никитину. Он тоже вежливо улыбался и всякий раз пытался понять ее возраст: тридцать или шестьдесят.
– Здравствуйте, Валерий Феликсович!
– поздоровался Никитин.
– Здравствуйте, Женя, - поздоровался Гусаков, глядя в пустые руки Никитина.
– Извините, пожалуйста... У меня несколько неожиданный вопрос. Разрешите?
– Валяй, неожиданный...
– Валерий Феликсович, вот вы объездили весь мир. Скажите: этот галстук идет к этой рубашке?
– Как корове седло, - откровенно определил Гусаков.
– Сюда нужен сплошной.
– Сплошной?
– потерянно переспросил Никитин.
– Прошу, - пригласил Гусаков и первым пошел в глубь своей квартиры.
Никитин двинулся следом.
Все стены квартиры были увешаны ключами разнообразных размеров и назначений. Здесь были ключи от амбарного замка и ключи от города Антверпена.
– На свидание?
– поинтересовался Гусаков, шагая мимо ключей.
– Да, - сознался Никитин.
– Влюбился?
– с завистью спросил Гусаков.
– Вы знаете... она совсем другая, чем все.
– Это всегда вначале так кажется.
– Нет, - Никитин остановился и остановил Гусакова.
– Все это все. А она - это она.
Гусаков открыл шкаф. Гардероб у него был, скажем прямо, богаче, чем у Никитина, и выбор галстуков шире. Одних сплошных - штук четырнадцать.
– Надевайте!
– Гусаков протянул ему галстук из своей коллекции.
– Неудобно, - сознался Никитин.
– Дарю!
Видимо, Гусакову понравилась роль деда-мороза. Он повязал галстук широким роскошным узлом на тощей высокой шее Никитина. Потом снял с плечиков золотистый замшевый пиджак.