Рассказы и сказки
Шрифт:
Борис Павлович привстал.
– Елена!
– сказал он.
– Как ты можешь? Сейчас же извинись.
– Она смешная, - сказал Вовка, - говорит мне "вы".
– Не смешная, а вежливая, - сказала Лена и показала Вовке язык.
Вовка промолчал и примирительно произнёс:
– Меня ещё в прошлом году чуть в школу не взяли. По домам ходили, записывали, кому семь лет исполняется. И я записался. Мама такой шум подняла: говорит - нельзя обманывать. А я и не обманывал: я правда в школу
БЫЛ БЫ У МЕНЯ...
Вечером все вышли из купе, мама начала стелить постель.
– Странно, очень странно, - сказала она.
– Отец с девочкой едет на Камчатку, а мать остаётся в Москве...
– Устроятся, она и приедет, - объяснил Вовка.
– Вот-вот, - сказала мама.
Немного погодя она спросила:
– А ты маму Степана видел?
– Нет. Дядя Фёдор говорит - она плохая.
Мама вздохнула:
– Конечно, плохая... Ты лицо уже мыл?.. Подумать только, живёт среди воров и пьяниц мальчишка, и никому до него дела нет... Ложись, уже поздно.
Когда они легли, Вовка обнял маму за шею и тесно прижался к ней.
– Ты что?
– удивилась она.
– Мама, - шепнул Вовка, - а у нас когда-нибудь будет папа?
Мама вздрогнула.
– Зачем это ты?
– тихо спросила она и погладила Вовкину голову.
В дверь постучали. Вошли Борис Павлович и Фёдор.
Вовка высвободился из маминых рук, отвернулся к стенке и начал чертить на ней пальцем треугольнички. Он вспомнил Кожаного, Гришку-Степана, торговку тётю Маню...
Вот у Степана тоже только мать. Когда они со Степаном шли по дороге, тот сказал: "Был бы у меня батька..."
Жаль Стёпу.
"Был бы у меня батька..."
КЛЕТКА
Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!
– стучат колёса.
Мчит поезд по Забайкальской степи, качает вагон. Тоненько звенит ложка в стакане. Под лавкой шелестит иглами, перекатывается в картонке Мурзик.
На одном полустанке Фёдор наконец раздобыл ящик, моток телеграфной проволоки и пошёл мастерить для ежа клетку.
Осторожно, чтобы не шуметь, он тюкал рукоятью ножа по гвоздям, гнул проволоку, сверлил лезвием отверстия в досках.
Когда клетка была готова, в неё пересадили Мурзика.
У клетки было съёмное - чтобы мыть - дно и проволочная удобная ручка.
РАЗГОВОР
Как-то, выйдя в коридор, Вовка увидел у окна маму и Фёдора.
Мама убеждала Фёдора в чём-то, то и дело разводя руками, настаивая, сердясь. Фёдор отказывался, нерешительно мотая головой.
Вовка подошёл ближе.
– Вы поймите, - говорила мама, - кроме вас, у него близких, по существу, нет. Взрослому мальчику всегда нужен мужчина-друг. И потом, как ему теперь жить? Под присмотром милиции? Он теперь всех будет бояться.
– Вы не знаете, сколько я
– Но ведь его ни в коем случае нельзя сейчас оставлять с матерью.
– Бумаги уже в интернате.
– Нельзя оставлять в Иркутске. Эти воры, которым он попал на глаза... Ужас! Из интерната он сбежит и опять будет у них.
– Ну, а я на Камчатке что с ним буду делать? Я ведь целый день работаю.
Мама покачала головой:
– Это всё так, но он вам не чужой...
– Тут она заметила Вовку. Прекратим этот разговор.
Вовка понял, что они говорили о Степане.
"БЭ-Э!"
– Вова, будешь играть в "Цирк"?
– Нет.
– А читать стихи?
Кроме "Стакан-лимон, выйди вон", Вовка никаких стихов не знал.
– Тогда давай рисовать. Или писать буквы.
Вовка достал из чемодана зелёную тетрадь, вырвал из неё лист и протянул Лене.
– Бэ-э!
– тянул он, вырисовывая в тетради пузатое "б".
– Тэ-э! Лена, у тебя буква вверх ногами написана.
– Ничего подобного - это "у".
– Всё равно вверх ногами.
– Папа!
– Ну что ты, мальчик!
– сказал Борис Павлович.
– Лена права: у неё "у" как "у". Где ты видишь ноги?
Но буквины ноги Вовка видел совершенно отчетливо.
– Зато у твоего "э" палочка внутри колыхается!
– Елена, надо говорить "колышется"!
– А ты не можешь одним словом "сыр" и "рыс" написать!
Буквы ребятам нравились. Они были все разные, каждая со своим характером, толпились в тетради шумной ватагой, лезли друг на друга и ужасно неохотно выстраивались в слова.
Даже если это было короткое, одному Вовке известное, таинственное слово
РЫС
ЗНАКОМЫЙ КАЗАК
Поезд шёл уже третий день через горы, тайгу, реки. Конца не было грому колёс и рёву встречных поездов.
У-ууууу!..
Мелькали станционные огни, с грохотом проносились железнодорожные мосты, солнце дрожало за мутным оконным стеклом.
– Ещё долго?
– спрашивала Лена.
– Долго, - отвечал Борис Павлович. Каждый день он был чисто выбрит, белый воротничок блестел.
– Ещё два дня до Комсомольска, день до Советской гавани. В Совгавани сядем на пароход. Пароходом - до Камчатки. Там расстояние около двух тысяч километров.
"Всё он знает!" - подумал Вовка.
– Скоро Ерофей Павлович, - сказал Хлопов.
– Кто это такой?
– Казак.
"Наверное, его знакомый", - решил Вовка и представил себе, как за окном на платформе стоит здоровенный человек в косматой шапке и машет рукой Лениному папе.