Рассказы литературоведа
Шрифт:
Значит, стихи вписывались после 1825 года? А на обложке— 1825?!
Ничего не пойму!
«Альбом стихотворений Рылеева».
Становится несколько легче
Откуда взялась тетрадка? Из архива академика А. А. Куника.
Чьей рукой написана? Рукой академика А. А. Куника. Это определил Лев Борисович Модзалевский. А уж он был величайшим специалистом по почеркам. Ошибиться не мог.
Что мы знаем про академика
Академик Куник Эрнст Эдуард, ставший впоследствии Аристом Аристовичем, родился в 1814 году в немецком городе Лигнице, окончил Берлинский университет, в Россию впервые приехал в 1839 году.
Значит, в 1823 году ему было одиннадцать лет. Жил он в Германии и стихи Рылеева в Петербурге в ту пору переписывать не мог. А тетрадь написана его почерком. Стало быть, указанию «С.-Петербург. 1823» не верь! Тетрадь начала заполняться не раньше 1839 года. Что же касается даты, то остается прийти к заключению, что она поставлена, так сказать, в память декабрьского восстания и в обозначение того, что в нее вошли последние стихотворения Рылеева, — как известно, после 1825 года стихов он уже не писал.
Итак, имя Рылеева под стихотворением «Краса природы» появилось не раньше 40-х годов.
Опять стало легче. Можно снова искать доказательства в пользу того, что эти стихи писал Лермонтов.
Ищу доказательств — нет доказательств!
Ищу доказательств… нашел наконец! Напал на важную рукопись.
В 1903 году некий Н. А. Боровка подарил в Пушкинский дом список поэмы «Демон», который в свое время принадлежал его отцу, майору Африкану Ивановичу Боровке. Список изготовлен в 1857 году. Перелистываю его… И вдруг перед словами Демона, обращенными к ангелу:
«Она моя! — сказал он грозно,— Оставь ее, она моя!»вижу стихи, которые прислал мне Павел Алексеевич Кушта:
Краса природы, совершенство! Она моя, она моя! Кто разорвет мое блаженство? Кто вырвет деву у меня? Пускай идут цари земные С толпами воинов своих… Что мне снаряды боевые? Я смелой грудью встречу их. Они со всей земною силой Ее не вырвут у меня: Ее возьмет одна могила — Она моя! она моя! Она моя! — пускай восстанет И ад и небо на меня; Пусть смерть грозою в очи взглянет — Против всего отважусь я! Пускай восстанут миллионы Крылатых демонов в огне И серафимов легионы — Они совсем не страшны мне! В ней жизнь моя, моя отрада! Что мне архангел, что мне бес? Я не страшусь ни казни ада, Ни гнева страшного небес. Пусть бог с лазурного чертога Придет меня с ней разлучить — Восстану я и против бога, Чтобы ее не уступить. И что мне бог! — его не знаю… В ней все святое для меня: Ее одну я обожаю Во всем пространстве бытия. Я не убийца, не предатель; Не дышит злобой грудь моя; Но за нее и сам создатель Затрепетал бы у меня! Во мне нет веры, нет законов!.. И чтоб ее не уступить, Готов царей низвергнуть с тронов, И бога в небе сокрушить. Она одна моя святыня, Всех радостей моих чертог… Мне без нее весь мир — пустыня: Она мой бог! она мой бог! «Демон».
О, это уже картина иная! Выходит, что стихи считались лермонтовскими еще до того, как впервые были напечатаны в Лейпциге с именем К. Ф. Рылеева! И читатели были убеждены, что это — монолог Демона.
Кто же вставил эти стихи в поэму? Сам майор Африкан Иванович Боровка? Или тот, у кого он списал поэму? Или, может быть, автор?
Лермонтов писал «Демона» десять лет. Писал даже в те годы, когда учился в юнкерской школе. Насколько это было опасно, можно понять из того, что воспитанникам запрещалось читать книги литературного содержания. Самим же писать возбранялось тем более. А уж сочинять поэму про «врага небес» Демона!.. Это могло грозить страшной карой! И вот приятель Лермонтова, однокашник его по юнкерской школе — Меринский, — потом вспоминал, что Лермонтов в монологах Демона уничтожил несколько стихов прекрасных, но слишком смелых.
Не о «Красе» ли «природы» он говорит?
Вполне допустимо.
Но тогда возникает новый вопрос: если уничтожил, то каким образом они могли обращаться в публике да еще под чужим именем?
Ну, это как раз очень просто.
Если Лермонтов уничтожил стихи в поэме, то есть вычеркнул их, то это еще не значит, что он уничтожил их вовсе. Их могли пустить в обращение под видом рылеевских. После казни Рылеева ему постоянно приписывали стихи революционного содержания, которые сочиняли другие. Рылееву они уже не могли повредить, а живому поэту грозились тюрьмой и Сибирью.
«Но неужели, — спросите вы, — Лермонтов выставил под своим сочинением имя Рылеева? Он, пославший такой смелый вызов вельможам, доведшим Пушкина до кровавой могилы!»
Нет, не Лермонтов! Но почему бы не допустить, что это сделал кто- нибудь из друзей? И стали стихи размножаться с подписью: К. Рылеев! А иной знал или просто догадывался, кто истинный автор. И другие списки ходили с именем Лермонтова.
Итак, предположение, что это лермонтовские стихи, само по себе смущать не должно, если только они отвечают стилю его поэзии.
Что они похожи — в этом сомнения нет. Вот еще одно место из «Демона»:
И гордо в дерзости безумной Он говорит: «она моя!»А мог ли Лермонтов сказать: «И что мне бог? Его не знаю».
Мог! Вспомним строки из «Любви мертвеца»:
Что мне сиянье божьей власти И рай святой?А похожа ли на Лермонтова двадцать девятая строчка:
В ней все святое для меня.Ну, тут даже сомнения не возникает! Эта строка с лермонтовским стихом совпадает почти дословно:
Все для меня в тебе святое.Автор стихотворения «Mon Dieu» употребляет слово «толпы» с ударением на слоге последнем:
Пускай идут цари земные С толп'aми воинов своих.И у Лермонтова есть — и царь земной, и воины, и «толпы» с ударением на том же слоге. И антитезы есть: «демоны — ангелы», «рай — ад», «святыня — злоба», «архангел — бес». И даже ударение в слове «против» — «против» («против всего отважусь я»). Всё напоминает стиль Лермонтова! Напоминают Лермонтова поэтические афоризмы-концовки, такие, как «мир — пустыня», и очень любимый автором стихотворения «Mon Dieu» прием, известный в теории литературы под названием «анафора», когда строки стихотворения начинаются с одного и того же слова. В стихотворении «Mon Dieu» таким зачином-анафорой служат «пусть» и «пускай»: «пускай идут цари земные», «пускай восстанет…», «пускай несутся…», «пусть бог с лазурного чертога…».
Но и у Лермонтова это любимый прием!
Пускай ханжа глядит с презреньем На беззаконный наш союз. Пускай людским предубежденьем Ты лишена семейных уз. Пускай ни дочери, ни сына Ты вечно не прижмешь к груди…И еще один оборот, который кажется лермонтовским: «чтоб — готов»:
И чтоб ее не уступить, Готов царей низвергнуть с тронов…А вот из Лермонтова пример: