Рассказы (Миры Альфреда Бестера. Том 4)
Шрифт:
— Что? А, да. Это питон, пятицветный. Обвивается вокруг всего запястья. Видишь? — Он с гордостью повертел рукой. — Мне сделали эту наколку в армии в Сайгоне в 1964-ом. Это питон восточного типа. Прекрасно смотрится, угу?
— Больно было?
— По правде говоря, нет. Некоторые парни были разрисованы, как китайская черепаха, чтобы пускать пыль в глаза.
— Ты был солдатом в 1964-ом?
— Верно.
— Сколько тебе тогда было?
— Двадцать.
— Значит, сейчас тебе тридцать семь?
— Пока еще тридцать
— Ты рано поседел.
— Да.
Она задумчиво разглядывала его.
— Я хочу тебе сказать, что если ты все же зайдешь в воду, то не мочи волосы.
Она убежала в дом. Майо, устыдившись своей нерешительности, все же заставил себя войти в пруд. Он стоял по грудь в воде, плеская на лицо и плечи, когда вернулась Линда. Она принесла табуретку, ножницы и расческу.
— Разве тебя сейчас не чудесно? — крикнула она.
— Нет.
Она рассмеялась.
— Ну, вылезай. Я хочу тебя подстричь.
Он выбрался из пруда, вытерся и послушно сидел на табуретке, пока она подстригала ему волосы.
— Бороду тоже, — настаивала Линда. — Я хочу, чтобы ты стал красивым.
— Она обстригла бороду, чтобы можно было побриться, осмотрела его и удовлетворенно кивнула. — Вот теперь красиво.
— Фу-у, хватит, — покраснел он.
— На печке стоит ведро горячей воды, иди побрейся. И не вздумай одеваться. После завтрака мы найдем тебе новую одежду, а затем… пианино.
— Но не могу же я ходить по улицам голышом! — шокированно воскликнул он.
— Не глупи. Кто тебя увидит? Давай пошевеливайся.
Они ехали в магазин «Эберкромби и Фитч» на углу Мэдисон и Сорок Пятой стрит. Майо скромно обернулся полотенцем. Линда сказала, что была постоянной клиенткой этого магазина и показала ему пачку торговых бланков, которые копила. Майо со скучающим видом рассматривал их, пока она снимала с него мерку. Затем она отправилась искать одежду. Он уже начал тревожиться, когда она вернулась с целой охапкой.
— Джим, я нашла чудесные лосиные мокасины, костюм «сафари», шерстяные носки, рубашки и…
— Послушай, — оборвал он ее, — ты знаешь, сколько все это стоит? Почти тысячу четыреста долларов!
— В самом деле? Примерь сначала рубашки. Они…
— О чем ты только думаешь, Линда? Зачем тебе все это тряпье?
— Носки достаточно велики?… Это тряпье? Мне все нужно.
— Да? Например… — Он пробежал взглядом по биркам. — Например, водолазная маска с плексигласовым стеклом за девять долларов девяносто пять центов? Зачем?
— Ну, я буду в ней изучать дно пруда.
— А нержавеющий сервиз на четыре персоны за тридцать девять долларов пятьдесят центов?
— Пригодится, когда мне будет лень греть воду. — Она с восхищением поглядела на него. — Ой, Джим, посмотрись в зеркало. Ты романтичен, как охотник из романа Хемингуэя.
Он покачал головой.
— Не понимаю, как ты вылезешь из долгов. Подсчитай свои расходы, Линда.
— Никогда, — твердо сказала Линда. — Меня не волнует, сколько оно стоит. Пианино — это капиталовложение жизни, и оно ценно этим.
Она была в неистовстве от возбуждения, когда они приехали в Верхний город к кинозалу Штейнвея, и помогала, и вертелась у него под ногами. Ближе к вечеру, напрягая мускулы и нарушая тишину Пятой Авеню, они водрузили пианино на приготовленное место в гостиной Линды. Майо в последний раз толкнул его, чтобы убедиться, что оно прочно стоит на ножках, и, обессиленный, опустился на пол.
— Линда! — простонал он. — Мне было бы легче идти на юг пешком.
— Джим! — Линда подбежала к нему и стала пылко обнимать. — Джим, ты ангел. С тобой все в порядке?
— Да, — проворчал он. — Отпусти меня, Линда, я не могу дышать.
— Мне даже нечем как следует тебя отблагодарить. Я мечтала об этом целую вечность. Не знаю, что смогу сделать, чтобы отплатить тебе. Все, что ты хочешь, только назови!
— Ладно, — сказал он, — ты уже подстригла меня.
— Я серьезно.
— Разве ты не научишь меня управлять машиной?
— Конечно. Как можно быстрее. Это, по крайней мере, я могу сделать.
Она села на стул, не отрывая глаз от пианино.
— Не делай много шума из ничего, — сказал он, с трудом поднимаясь на ноги. Он сел перед клавишами, смущенно улыбнулся Линде через плечо и, спотыкаясь, стал наигрывать менуэт.
Линда затаила дыхание и сидела, выпрямившись.
— Так ты играешь? — прошептала она.
— Чуть-чуть. В детстве я брал уроки музыки.
— Ты умеешь читать ноты?
— Когда-то умел.
— Можешь научить меня?
— Я думаю, да, только это трудно. Постой, есть еще одна пьеска, которую я умею играть.
И он принялся мучить «Шелест весны». Из-за расстроенного инструмента и его ошибок это было ужасно.
— Прекрасно, — вздохнула Линда. — Просто чудесно.
Она уставилась ему в спину, на ее лице появилось выражение решительности. Она поднялась, медленно подошла к Майо и положила руки ему на плечи.
— Что? — Он поднял глаза.
— Ничего, — ответила Линда. — Практикуйся пока на пианино, а я пойду готовить ужин.
Но весь вечер она была так рассеяна, что заставила Майо нервничать. Он рано украдкой ускользнул в кровать.
Еще не было трех часов дня, когда они, наконец, разыскали автомобиль в рабочем состоянии. Правда, это был не «кадиллак», а «шеви» с закрытым кузовом, потому что Майо не понравилась идея подвергаться превратностям погоды. Они выехали из гаража на Десятой Авеню и вернулись в Восточный район, где Линда больше чувствовала себя дома. Она привыкла, что границы ее мира простираются от Пятой Авеню до Третьей и от Сорок Второй стрит до Восемьдесят Шестой. Вне этих пределов ей было неуютно.