Рассказы ночной стражи
Шрифт:
– Вы пошли с ним?
– Я вышел раньше. Он ходит быстрее меня, я рассчитывал оказаться у ворот к его появлению. Так и случилось. Мое свидетельство убедило стражу в необходимости пропустить нас.
– Он сразу пошел в управу? Или сначала к своему господину?
– Сразу в управу. Тело он отдал сборщикам трупов, которых мы встретили по пути, и строго-настрого приказал не сжигать покойника до особого распоряжения. Женщину отвел в барак, где живут кандидаты в слуги. Те дали обещание, что позаботятся о ней. Потом слуга господина Рэйдена описал все, случившееся у хижины, в отдельном докладе, сдал
– Куда отправились вы, святой Иссэн?
– К вам, Сэки-сан. Куда же еще?
2. «Как презренный каонай»
Звук гонга в храме Вакаикуса разбудил меня.
Вряд ли я расслышал гонг, скорее он мне приснился. Сквозь щели в ставнях сочился рассвет: серый, мутный. Камень-грелка давно остыл. Я продрог, но выбираться из-под одеяла не спешил. Тут хоть какое-то подобие тепла. А снаружи…
Надо!
Отбросив одеяло, я вскочил на ноги. Схватился врукопашную с желанием вернуться обратно – или немедленно натянуть на себя все что есть теплого. Победил, хотя и с большим трудом. Взялся приседать и махать руками, пока мне не стало…
Нет, не жарко. Все равно холодно.
Со всех ног рванул во двор. Отец с утра ледяной водой обливается, а я чем хуже? Двор был пуст. Вот я бестолочь! Отец из ночного караула вернулся, лег спать до полудня. Гром и молния! Для кого я обливаться решил? Для отца или для себя?
Раз решил – надо делать.
Белые перья облаков над морем окрасились в густой розовый цвет. Казалось, в небе зацвела весенняя сакура, приглашая полюбоваться изысканным зрелищем о-ханами. Утро занималось морозное, ясное. Ледяная вода обожгла хуже кипятка. Я едва не заорал, но вспомнил, что сильный захочет – сквозь скалу пройдет, и плеснул на себя еще. Стараясь не спешить, умылся. Стараясь не стучать зубами, почистил зубы. Щетку сделал новую, расщепив ножом ивовую веточку, а зубной порошок мы брали в аптеке: корейский рецепт, из тончайшего песка. Все! Теперь быстро-быстро растереться досуха, докрасна – и сразу одеваться-одеваться-одеваться!
Бегом-бегом-бегом!
О-Сузу подала двойной завтрак: мне и Мигеру. Относить еду каонай я уже привык, хоть и стыдился до сих пор. А что делать, если больше некому? Хвала будде, О-Сузу согласилась без возражений принимать помощь безликого: дров нарубить, воды натаскать, рыбу почистить. Но подавать ему рис и овощи? Своими руками?! В крайнем случае она оставляла еду в беседке, или даже перед дверью сарая, где жил Мигеру. Заходить внутрь О-Сузу отказалась наотрез.
Натолкнувшись на яростное сопротивление, не свойственное нашей кроткой служанке, я от нее отстал.
Заспался сегодня мой каонай. Обычно он раньше меня встает. Значит, будет есть остывшее: не хватало еще собственный завтрак прерывать, чтобы накормить слугу! Где такое видано? Я уже доедаю, а он не объявился. Так этот соня вообще голодным останется – на службу пора!
Дверь в сарай была приоткрыта. Я поставил поднос на приступку у входа.
– Мигеру!
Тишина. Я сунулся внутрь. Лежанка аккуратно застелена.
– Мигеру!
Вышел умыться, а я не заметил? У колодца безликий не обнаружился. Лохани
– Мигеру!
Сад. Беседка. Площадка для упражнений. Дровяной навес.
– Мигеру!
В доме недовольно заворчал разбуженный отец.
– Никуда ночью не выходи, понял?
– Да, господин. А по нужде?
Не знаю, что за нужда погнала Мигеру со двора. Небось, большая нужда, если он пренебрег моим приказом. Вышел ночью в город… И его там убили, подсказал кто-то голосом господина Сэки. Убили, бросили на снегу и стих написали. Что-то вроде:
Ползет улитка,Любуется склонами.Куда спешить ей?Я увидел этот стих, будто наяву. Белый снег и желтые иероглифы, словно неведомый убийца записывал их самым отвратительным образом. Если даже убийца оплошал и Мигеру всего лишь ранен – небось, лежит в глухом закоулке, коченеет, истекая кровью. Кто ему поможет? Никто. Кому взбредет на ум помогать мерзкому каонай? Никому. В маске, без маски – все равно. В лучшем случае, сообщат в службу Карпа-и-Дракона. Если найдут труп – тоже сообщат. Старосте сборщиков трупов мое послание передали еще вчера.
Надо бежать в управу. Если что и узнаю, так только там.
Торопясь, оскальзываясь на льду, намерзшем с ночи, едва не сшибая с ног прохожих, я больше глядел по сторонам, чем под ноги. Вдруг где-нибудь мелькнет фигура в грубом балахоне, подпоясанном веревкой, с низко опущенным капюшоном? Блеснет из-под капюшона начищенная медь лупоглазой маски карпа?
Вместо Мигеру я увидел сборщика трупов. У трупожогов нет отличительных знаков, они выглядят как все эта, занимающиеся нечистым трудом, но этого я узнал. Допрашивал его насчет тела одного бродяги. У него еще напарник был – очень похожий, только в полтора раза больше.
Как его? Кио? Такео? А-а, какая разница!
– Эй ты! Стой!
От моего окрика трупожог споткнулся и чуть не упал.
– Простите, господин! Это вы мне?
– Тебе! Стой на месте.
– Стою, господин! На месте, господин!
От него, как и в прошлую нашу встречу, разило гарью.
– Иди за мной.
– А стоять, господин? Стоять уже не нужно?
– Шагай!
Мы мешали прохожим, на улице образовалась толчея. Многие ругались сквозь зубы. Эта, конечно, не каонай, но оказаться рядом со смердящим трупожогом или того хуже, коснуться его… За день не отмоешься!
Мы укрылись в первом же закоулке, который подвернулся на пути.
– Сегодня с утра трупы были?
– Да, господин.
– Сколько?
– Двое.
– Среди них был каонай?
– Да, господин.
Я ощутил пустоту в животе и груди. Превратился в деревянную статую, полую изнутри. Словно со стороны я наблюдал, как статуя шевелит губами:
– Где вы его нашли?
– Нам его передали, господин. У Северных ворот.
– Зачем?
– Велели забрать, но не сжигать до особого распоряжения.