Рассказы о любви
Шрифт:
Я остановился, кинул монету. Он проницательно подмигнул, но Лена уже тянула меня за рукав.
А дома всё текло по-прежнему. Когда вспыхивала ссора, я прятался за дверью, опустив щеколду, разглядывал обои. «А мать сыночка — никогда…» — бубнил я, заткнув уши. А ночью мне снился кошмар. Будто я, ребёнком, лежу в постели, и ко мне является во сне страшная, безобразная хворь. Припадая к моей груди, она алчно сосёт кровь. Я стону от ужаса и, решившись, ударяю её ножом — хворь хохочет и исчезает. А проснувшись, я вижу Лену, которая во сне была моей матерью, — с зияющей на шее раной.
И тут просыпаюсь окончательно.
Незаметно пришла зима.
В то утро Лена умывала его у раковины, дёргала гребнем упрямые колтуны.
— Не крутись, дай вычищу нос!
Я вспомнил, как мыло разъедает глаза, когда стоишь с напененной головой, а чужие пальцы бесцеремонно скребут макушку.
— Я сам…
Андрюша попытался разорвать пуповину.
Её лицо исказилось, она по-мужски выругалась, пнув трущегося о ноги кота.
— Ма-ма, не н-а-до!
Андрюша втянул шею.
Я стоял боком, ковыряя на стекле изморозь.
— Это же твой сын…
— Да, мой! — перекинулась она на меня. — А ты — постоялец!
Нервные, выпирающие скулы, голодные глаза. «Заведу себе ребёночка…» Я готов был её убить.
Под растрёпанными волосами у неё рдела шея. Она стала лупить по Андрюшиным испуганно вскинутым ладоням, и каждая пощёчина укрепляла её власть. Во рту у меня вырос кактус, в висках застучало. Я метнулся к раковине, точно крыльями, размахивая обшлагами рукавов.
И тут натолкнулся на стеклянный взгляд.
— П-у-сть убирается! — пронзительно закричал Андрюша. — Он, он один во вс-ё-м виноват!
И это было высшей правдой.
На другой день я съехал.
Коан для троих
— Что такое дзэн?
Он улыбнулся.
— Вспомните, чему учили в школе, вспомните премудрости логики, теоремы и аксиомы, так вот дзэн — это всё наоборот.
Его зовут Елизар. Он милый, хотя и старый. «Уже сорок», — пожал он плечами, когда я брала интервью. Елизар — местная знаменитость, и сокурсницы-журналистки, предупреждали, чтобы я называла его учителем. Вот ещё! Да и он смущается. Но интервью получится интересное, наверно, лучшее на факультете.
— А про чайную церемонию расскажете?
— Лучше показать, — потянулся он за чайником.
На шее у Елизара родинка, а на щеках, когда смеётся, — ямочки. Только смеётся он редко. Чай заварен по-тибетски: холодный, с бараньим жиром. Делаю над собой усилие, чтобы не морщиться.
— А «Будда» происходит от слова «будить»? — наивно распахиваю ресницы. — Называют же его — Пробудившийся…
Ну вот, опять ямочки запрыгали! И смутился. Боже, какой смешной!
Прощаясь, кокетливо надула губы:
— Возьмёте в ученицы?
Целый день думаю о приходившей студентке. Елизавета красива. Даже слишком. Мастер Хакуо отверг одну ученицу из-за красоты — и та обезобразила лицо раскалённым утюгом. Да и какой я учитель! Мне до просветления, как до неба. Разве лекцию прочитать. И то, когда она, достав блокнот, спросила про Будду, растерялся. Смешно, конечно. И всё же нашёлся: «А Елизар происходит от Елизаветы…»
И подумал, что это, возможно, не простая игра букв.
Всю неделю хожу к Елизару, в его тесную квартирку с видом на глухую стену. Мы разговариваем, смотрим японские гравюры с иероглифами, листаем пожелтевшие, в кожаном переплете книги.
— Мне вас жаль — потерянное поколение.
— Мы-то потерянное? — вспыхнул Елизар. — А вас в капусте нашли!
Ого, да мы умеем кусаться!
Мне сделалось стыдно, и я стала приходить одна.
Февраль выдался сухим и ясным. Ковыряя на окне изморозь, вспоминаю старинную метафору о том, что жизнь бесконечна, как таяние снежинки в чистом небе.
И мне делается необыкновенно легко.
Надолго ли?
Все истории про учеников дзэн кончаются их просветлением. А вдруг потом снова наступает тьма? Вдруг беспокойные мысли снова застилают сознание, как пыль — зеркало?
С Елизаром легко. С ним можно молчать, а можно откровенничать.
— Замечали, всё бывает не так, как думаешь? — щурится он. — Ожидаешь горя — приходит радость, кричишь от счастья, глядь, накликал беду…
— Это оттого, что всё непостоянно, — быстро киваю я. И тут же шепчу: — А мне, Елизар, порой кажется, что моё счастье маячит на горизонте синим облаком… Только вот как его найти?
— Это всё равно, что с зажжённым фонарем искать огонь.
У него на всё ответ! Вот уж кто свою Вселенную строит из слов!
Классический дзэнский коан: что такое хлопок одной ладони? А теперь у меня появилась другая тема для медитации: «Почему встреч ровно столько, сколько и расставаний?» Я размышляю об этом, когда в одиночестве считаю часы до возвращения Лизы. У нас уже вошло в привычку проводить вечера вместе. И что она во мне нашла? Вчера за чаем бегло рассказала о своём детстве: родители развелись, выросла с матерью.
Может, она видит во мне отца?
Сегодня это случилось! Сидя в кресле, Елизар, по обыкновению что-то рассказывал, то и дело ероша пятернёй волосы, как вдруг я почувствовала неудержимое влечение. Пересев к нему на колени, обняла, поцеловала. Он отстранился, но я крепко прижалась к нему всем телом…
В постели Елизар оказался не на высоте, но мне почему-то это совершенно безразлично. Главное, я поняла, что люблю его! Он признался, что после развода у него не было женщины. Бедный! Но в глубине мне приятно, не хочу его ни с кем делить, даже с прошлым…
Пробовал медитировать — напрасно! В голове крутиться какая-то ерунда: «Елизар, Елизавета — ели за „р“, ели за вето!»
Похоже, мой дзэн летит к черту.
Приходил Елисей. Не удержавшись, я рассказал про Лизу. Он стал выспрашивать и хохотать: «Значит вас уже трое — ты, она и любовь?» А глаза серьёзные. Елисей не верит ни в Бога, ни в чёрта. Но любит библейские изречения. «Один человек на свете, — гладит он щетину на подбородке, — и нет у него ни отца, ни матери…» А потом ржёт: «И друзей нет, и врагов — одни интересы…» Он с детства такой, и чего я его терплю? «Ну что, горе-буддист, — толкает меня в бок, — кто жизни не знает, тому других учить?» Я завожусь, и мы до хрипоты спорим. Елисей при деньгах, но не трудоголик и ещё не утратил вкуса к жизни.