Рассказы о Привидениях Антиквария – Собирателя Древних Книг. Бледный Призрак и Прочая Нежить
Шрифт:
Ветер унялся не так быстро, как поднялся. Он с ревом проносился за гостиницей, временами его дикие порывы преходили в унылый и безутешный вой, про который Паркинс справедливо сказал, такой способен заставить содрогнуться тех, у кого нервишки пошаливают. А через какую-то четверть часа он уже думал, что даже те, у кого с нервишками всё в порядке, наверняка, чувствовали бы себя гораздо лучше, если бы им не довелось всего этого услышать.
То ли ветер, то ли возбуждение после игры в гольф, то ли его прогулка по руинам Тамплиеров, не давали ему спокойно уснуть, а что именно, он никак не мог понять. В любом случае, уснуть он не мог уже достаточно долго для того, чтобы начать думать (что, к моему сожалению, часто делаю и я, оказавшись в подобной ситуации), что он стал жертвой всех существующих болезней,
Следующим, что он попытался сделать, так это закрыть глаза и попытаться уснуть, во что бы то ни стало. Но, в этом случае перевозбуждение проявило себя другим образом – у него перед глазами стали возникать различные образы. Experto crede [133] , иногда у того, кто очень хочет уснуть, лишь только он закроет глаза, перед глазами появляются различные образы и частенько случается так, что образы эти не совсем ему по душе. Так что приходится открывать глаза и разгонять их.
133
Experto crede (lat.) ~ поверь мне/эксперту, поверь моему опыту.
Видение, которое посетило Паркинса, было настоящим кошмаром. Он понял, что не в состоянии избавиться от образа, который сам по себе возникает у него в сознании. После того, как он открывал глаза – образ тут же исчезал, но стоило ему опять их закрыть, он возникал снова, и опять начиналось всё сначала, картинки меняли одна другую, не быстрей и не медленней, чем в прошлый раз. А видел он вот что:
Бесконечная полоса берега, – галька, переходящая в песок, в которую через короткие промежутки были вкопаны черные волнорезы, уходящие в море, – картина, настолько напоминающая ту, которую ему довелось видеть сегодня после обеда, что если бы не полное отсутствие каких-либо знакомых примет, то он бы сказал – это было именно то самое место. Свет тусклый, и от этого возникает впечатление, что надвигается шторм, похоже на поздний зимний вечер, и идет промозглый моросящий дождь. На этой унылой сцене не видно никого. Вдруг, вдалеке, начинает маячить, как бы подпрыгивая, какой-то странный черный объект, через секунду он уже смог в нем различить фигуру человека, бегущего, прыгающего, цепляющегося за волнорезы и карабкающегося через них, и при этом, то и дело, встревоженно оглядывающегося назад. Когда тот приблизился, – стало понятно, что он не только встревожен, а ужасно напуган, но лица его различить не удавалось. Кроме того, человек этот был уже до предела измотан. Как только он приближался к следующему препятствию, стоящему у него на пути, было видно, что оно причиняет ему еще больше хлопот, чем предыдущее, которое он только что преодолел и заставляет собрать все свои последние силы. – Сможет ли он перелезть? – думал Паркинс; – похоже, что это немного выше, чем те другие. Так оно и случилось; не то, взобравшись на него, не то, перевалив через него свое тело, он, все-таки, сумел его преодолеть, и тут же, едва оказавшись по другую сторону, свалился как безжизненная туша, (это была проекция со стороны наблюдающего). Уже было понятно, что он не в состоянии подняться, и поэтому он, обезумев от страха и оглядываясь, заполз под волнорез.
До сих пор не было видно ничего, что могло бы довести до такой паники беглеца. Правда, где-то далеко на берегу, появилось какое-то светлое пятнышко, которое мерцало и двигалось весьма стремительно, рывками, попеременно, вперед и назад. Оно, неожиданно приблизившись, стало похоже на смутный силуэт человеческой фигуры в тусклом свисающем одеянии, трепещущем на ветру. Что-то было в этом существе, из-за чего Паркинсу весьма не
Паркинс, уже не мог держать глаза закрытыми. Опасаясь за то, как бы у него нее начались проблемы со зрением, голова перестала работать как надо, и, упрекая себя за чрезмерное курение, да еще из-за сотни других причин, он, в конце концов, решил зажечь свечу, достать книгу и провести остаток ночи без сна. Посчитав, что так будет гораздо лучше, чем позволить мучать себя одним и тем же повторяющимся видением, которое было вызвано не чем иным, как впечатлениями от сегодняшней прогулки и игрой больного воображения.
Чиркающее движение спички о коробок и яркая вспышка, по всей вероятности, сильно напугали ночных обитателей – крыс и им подобных, которые, с ужасным шуршанием начали суетливо метаться по полу за его кроватью. О, Боже! Спичка прогорела! Ну, не дурак ли я! Вторая спичка вспыхнула еще ярче прежней, он тут же зажег свечу и достал книгу, за сосредоточенным чтением которой он провел ночь до тех пор, пока сон, способный восстановить силы, не одолел его, да и то, ненадолго. Наверное, в первый раз в своей жизни (в которой всё было размерено и рассчитано до мелочей), он забыл погасить свечу. И когда на следующее утро в восемь часов утра его разбудили, на столе еще мерцал, догорая, огрызок фитиля в подсвечнике, а на поверхности маленького столика появилось растекшееся темное пятно запекшегося воска.
После завтрака он был в своей комнате и приводил в порядок свой костюм для гольфа, – судьба опять распорядилась так, что и в этот раз его партнером по игре был полковник, – когда зашла одна из горничных.
– Сэр, извините за беспокойство, – сказала она, – не желаете ли вы еще одно одеяло для вашей кровати?
– Ага! Спасибо, – ответил Паркинс. – Конечно, я думаю, еще одно как раз не помешает. Похоже, становится прохладней.
Через минуту горничная уже вернулась, неся с собой одеяло.
– На какую постель мне его положить, сэр? – спросила она.
– Что? Да вот на эту, на которой я спал прошлую ночь – сказал он, указывая на свою кровать.
– Прошу прощения, сэр, но, похоже, что вы спали на обеих; по крайней мере, я точно помню, что накануне утром мы их все заправляли.
– Неужели? Да это же нелепость какая-то! – ответил Паркинс. – Я абсолютно уверен в том, что не прикасался к другой постели, разве только положил на неё кое-что из своих вещей. Она, по-вашему, действительно выглядит так, как будто на ней кто-то спал?
– О, да, сэр! – ответила девушка. – Она вся измята и, если вы мне позволите, сэр, – она выглядит так, как будто кто-то всю ночь на ней ворочался и провел очень беспокойную ночь.
– Вот тебе, и на, – произнес Паркинс. – Пожалуй, я это мог сделать, когда распаковывал вещи. Прошу меня извинить за то, что причинил вам дополнительные хлопоты. Кстати, я жду своего друга, который должен сюда приехать, – джентльмен из Кембриджа, – он хочет остановиться здесь денька на два. Я надеюсь, ваш хозяин не будет против этого возражать?
– Нет, нет, сэр, – пожалуйста, пусть приезжает. Никто не будет возражать, я в этом просто уверена, – ответила горничная, и, хихикнув тихонько, украдкой, ушла сплетничать о странном инциденте с другими горничными.
Паркинс твердо решил улучшить свою технику игры в гольф.
С гордостью скажу, он настолько преуспел в этом, что полковник, который роптал и ворчал из-за неизбежной перспективы играть с ним второй раз, по мере того, как их утренняя партия набирала обороты, становился гораздо словоохотливее. Причем, его голос громыхал по всей равнине, как сказал один из наших поэтов, – «подобно басам органа в башне монастыря».