Рассказы о Розе. Side A

Каллен Никки

– Кто? – голос Изерли словно надломился, вот это «кто?» и все, он больше ничего говорить не сможет, приступ астмы; вот оно, понял Тео, внезапно, будто судорогой ногу дернуло, в кино страшный кадр – труп – при вспышке молнии – и опять темнота; вот черт, ну зачем меня понесло подслушивать. Ричи будет бить меня головой об стену, пока вместе с зубами из меня не вылетит это имя.

– Изобель Беннет, вы с ней на рынке разговаривали.

Изерли молчал. Воздух запах черносливовым вареньем.

– Ммм… да, помню… милая девушка.

– Самая красивая девушка в городе, мистер Флери.

– Да?

Тео не видел лица Изерли, он стоял к нему спиной, неподвижный, тонкий, как изваяние Девы. Джон же говорил и разгружал грузовик.

– Но парня у нее нет.

– Принца ждет? – Изерли сказал это не язвительно,

а просто, буднично, бесцветно, будто они о качестве масла говорили; или о погоде; надо же о чем-то разговаривать.

– Ну, она достойна принца. Готовит, шьет, весь дом держит. А парней она просто за людей не держит – у нее отец и три брата старших, она парней как яйца бьет, на омлет.

– А мамы у нее нет? – голос Изерли не менялся – серый, твидовый.

– Умерла; от пневмонии; Изобель тогда совсем маленькая была; годика четыре; но уже тогда всем домом командовала. Она, знаете, на язык острая, и добрая притом. Не всем она по душе, но те, кто ее любит, готовы ради нее на край света… И она готовит потрясающе. Говорит всегда, что мечтает быть хозяйкой маленького кафе в Провансе, чтобы кормить всех – от голливудских звезд с Каннского фестиваля до работяг с виноградников, как ее братья… когда она готовит свое рагу из ягненка с чесноком, то запах на квартал стоит; они еще в центре живут – на площади, напротив аптеки, большой дом с красными ставнями; и весь город идет и принюхивается, и завидует братьям Беннет…

– Джон, пожалуйста… – перебил Изерли, Тео прямо увидел, как он поморщился, как от резкого звука. – С маслом все? – он рассчитался, достав из кармана пачку наличных.

Фермер взял деньги, пересчитал, кивнул, довольный.

– Я к тому… – прочистив горло, сказал он. – Что вы ей нравитесь. А это плохо.

– Я знаю, – ответил Изерли все тем же скучным, как урок в школе, голосом.

– Ну ладно. На следующей неделе привезу вам оливки.

– Спасибо, Джон, – Изерли помахал ему рукой, потом сунул руки в карманы, как Том Сойер на старых черно-белых иллюстрациях, воплощение беззаботности, прогулянной школы, смотрел, как грузовик разворачивается и уезжает. Потом обернулся. Увидел Тео.

– Привет, Тео.

– Привет, Изерли. Извини, я… руки собирался помыть, – показал на колонку.

– Да хоть ноги, – спокойно ответил Изерли, достал сигарету, прикурил. – Можем чаю попить, если хочешь… У меня там шоколадные конфеты есть.

– Хочу. Дашь? – он кивнул на сигарету и показал свои честно грязные руки.

Изерли прикурил ему вторую, свою розовую, сунул ему в рот, они стояли и молчали. Тео подумал – он знает, что я все слышал, он знает, что Ричи из меня этот разговор вытянет, но ему все равно. Он не боится ни меня, ни Ричи. Он боится того, что внутри него. Боится заглянуть туда – как ребенок в шкаф; там или дверь в Нарнию, или скелет; или просто старое пальто, три штуки, и винтажное платье от Диора, бабушкино…

– А я думал, ты все на рынке покупаешь.

– Ну что ты? Там я просто ищу всякие классные штуки… как вы с Дэмьеном – в книгах – вдохновение. А масло, муку, овощи все – оптом; фермеры сами привозят.

– А потом сплетничают у себя на кухне?

– О чем? В этом городке живут довольно приятные люди, – Изерли пожал плечами. – Фу, ну и дурак ты.

Тео засмеялся, таким милым был Изерли, как диснеевская зверушка.

– А можно я с тобой как-нибудь съезжу на рынок?

Вот сейчас все поймет. И стукнет сковородкой, когда я ему буду помогать готовить обед, чистить картошку, оттащит бездыханное тело на край обрыва, и столкнет…

– Встанешь в пять утра?

– Встану. Я люблю раннее утро.

– Я тоже. Ну… посмотрим, – иронично, будто Тео уже напортачил когда-то; покрасил стены не в цвет слоновой кости, как просили, а в бледно-розовый; и искренне удивился, что перепутал краски; Тео понял, в чем заключается система наставничества в Братстве – тебя держат на расстоянии от всех тайн; личных и мироздания; пока ты не обретешь свои, пытаясь выяснить чужие. «Ну… посмотрим» – это звучало чудесно; настраивало на очередное приключение; на нарушение запрета, как в сказках. Тео отмыл руки, они пошли, попили чаю; конфеты были в золотых обертках и черных кружевах; такие обычно дарят начинающим оперным дивам.

Вечером, после мессы и ужина,

завтра, сказал Изерли, уберем все елки, сил уже нет, уже осыпаются, Тео сел писать письма – маме и сестре; рассказал, что делает сад; маме начертил примерный план; рассказал немного о Дэмьене – мама переживала за его неоконченное среднее образование; но прямого – «может, надо было сначала школу закончить» – у нее в письме не было; так что Тео расписал ей их с Дэмьеном занятия литературой и искусствоведением, ван Хельсинга, что он ведет математику и физику, он астрофизик по образованию, – Дэмьен у него учится уже с полгода; а Тео дали неделю на акклиматизацию, но учебники уже наготове; еще один брат – Ричи – дает химию и основы медицины, а отец Дерек – латынь, греческий, историю, географию и богословие; сам Тео был в ужасе – не представлял, как это все поместится в его голову и дни; так что не переживай, мам, здесь Хэрроу; через сестру передавал привет всем детям, откомментировал все рисунки; нарисовал каждому – что-нибудь из Братства – лестницу-лиану, скамейку с видом на море, башню Рози Кин; и не знал, о чем писать Артуру и Матильде; не потому что ничего не происходило, а потому что не знал, нужно ли это вообще – писать им письма; и решил сходить к Дэмьену, спросить совета. К вечеру погода испортилась, и окна дрожали от надвигающегося с моря мрака; Тео постоял чуть-чуть в холодном, пахнущем мокрыми камнями коридоре; свет мигал, будто в фильме-катастрофе; комната Дэмьена была в конце коридора, самая последняя; он жил рядом с Диланом; Дэмьен, Дилан, Ричи, Тео, Роб – так шли их комнаты; а в соседнем коридоре жили Грин, Изерли, Женя и Йорик; из комнаты Ричи доносилась музыка; французский рэп; тяжелый и энергичный, будто кто-то с дробовиком и пылающим мечом идет по нагретым крышам машин в пробке, убивать демона, такой Константин; Тео замер на мгновение возле двери мучителя; и присел на коленки в ужасе, что сейчас кто-нибудь выйдет из своей комнаты в туалет и обнаружит Тео в совершенно нелепой позе; позорящей не то что джентльмена и рыцаря; просто хорошего человека; в замочную скважину он увидел Ричи, тот сидел на каменном полу, полуголый, в одних джинсах, босиком; у него были татуировки – на груди, где сердце – очень красивый крест, на левой руке, на предплечье – какая-то цитата на латыни, обвившая руку, как восточное украшение; тело у него, как и лицо, совершенное, золотое и белое; только крыльев ему не хватало; ангелу; он молился с закрытыми глазами, сцепив руки с жемчужными четками на коленях; Тео подскочил и быстро пошел по коридору, к двери Дэмьена, с пылающими щеками; будто увидел не молящегося человека; а девушку в чулках, в красном нижнем белье, пинап. Постучался к Дэмьену; «входите!» крикнул тот; Тео открыл дверь; он еще не был у Дэмьена; комната его была полна книг; все стены – в полках, от пола до потолка; на окне тоже лежали книги, и на полу, и под кроватью, и на двух креслах, и на столе, только в том, что сидел Дэмьен, кресле, третьем, был Дэмьен, и в камине были дрова.

– А куда ты одежду складываешь? – спросил Тео вместо «извини, что вперся…»; одевался Дэмьен не как сумасшедший ученый; а с удовольствием – хорошие рубашки, галстуки полосатые, английские, пиджаки и брюки от Барберри; кашемир, вельвет, батист и шелк.

– К Дилану, – Дэмьен махнул рукой в сторону соседней комнаты, – у него места много, потому что у него еще комната-подвал, обитая шелком, которую он в фотолабораторию превратил. Я ему не мешаю, он вообще меня не замечает, и того, что я у него переодеваюсь, думает, наверное, что я плод его воображения, – засмеялся. – Что это у тебя в руке, письма? Что-то случилось?

– Хотел с тобой посоветоваться, – Дэмьен снял книги с одного кресла – они оба были коричневыми, как плюшевые медведи, и такими же мягкими и пыльными, – стопку книг, Тео понял, что те, что в пределах стола, разложены по тематике; из кресла, например, Дэмьен вытащил французских сюрреалистов – от Превера до «Принцессы Ангины». – Писать ли письма двум друзьям? Артуру, редактору «Искусства кино», мы с ним жили… ну, не в том смысле… мы были как братья – говорили об искусстве, смотрели кино, ходили по вечеринкам и магазинам; нет, не братья, как подружки, наверное… – Дэмьен улыбнулся, хлебнул чаю – он пил его не из кружки, а из тамблера «Старбакс», рождественского, красного с белым; чтобы не остывал быстро, понял Тео, в Рози Кин было холодно.