Рассказы о Розе. Side A
Шрифт:
В одну из пятниц его разбудил Изерли; сел на кровать, смотрел несколько минут, а потом тронул за плечо; Тео сразу открыл глаза, будто и не спал вовсе, а подслушивал, что же сделает Изерли – разбудит-не разбудит; на самом деле, он спал крепко, без снов, как с долгой дороги; просто вставал Тео теперь легко, тело стало другим – послушным и гибким, акробатическим, в телесном, с блестками, трико; «ты уже оделся?! мы опаздываем?!» – Изерли был в пальто, в черном свитере, воротник рубашки и манжеты – цвета топленого молока; черные вельветовые штаны, черные итальянские ботинки, классные, неброские, почти кеды, будто не на рынок шел, а в кино с девушкой, на премьеру «Бесславных ублюдков» каких-нибудь – Тео подскочил и покраснел, медленно, будто в крепкий чай вливали тоненько молоко: «отвернись, я… сплю без одежды»; Изерли закрыл глаза; «одевайся… не паникуй, мы никуда не опаздываем» «откуда
Рынок потряс его воображение; это роман Эмиля Золя; в идеальном его воплощении, идеи рынка из платоновского мира идей; в нем проснулся такой же азарт, как и в Изерли – все пробовать, трогать, нюхать; он сам накупил килограмм слив, золотых и огромных, как старинные английские гинеи; и лопал их прямо из пакета; «надеюсь, мой желудок меня не подведет» пошутил мрачно; фермерши смотрели на Тео в изумлении – если Изерли казался им принцем из классического балета, эдаким Зигфридом, Альбертом, заставившем страдать бедную девушку, то Тео, совсем юный, точно из сказок, мальчик-фея; таких красивых детей в Шинейд не водилось; «это ваш брат?» прямо спросила одна; «да» ответил Изерли, «и он тоже монашек?» «ну, почти» ответил Изерли; видимо, уход в монахи у этих женщин связывался с чем-то вроде кастрации; фермерша чуть не расплакалась – да куда же это мир катится, что происходит с девчонками, что такие парни не желают иметь с ними дело; завернула в промасленную бумагу Изерли и Тео две огромные слойки с клубникой в розмариновом меду; «возьмите, покушаете там у себя»; и отказалась от денег; «она, наверное, подумала, что наша жизнь – сущий ад; испытания и терзания; ну, не будем ее разуверять; правда? пахнет чудесно; может, возьмем по кофе; ты обещал мне кофе; и захомячим?» – «сейчас, еще по овощам пробежимся» – Тео понял, что Изерли в своем каком-то пространстве; поднял голову и встретился взглядом с очень красивой девушкой; в легком пальто цвета кофе с молоком; в вязаном сером платье с капюшоном, классных винтажных туфлях – серых, с круглыми носами, с застежками вычурными, что-то из семнадцатого века – король-Солнце, свежепостроенный Версаль; вокруг головы у нее была корона из кос, в два ряда, толстых, с запястье толщиной; цвета молочного шоколада; и сама девушка будто произведение кондитера; или я так есть хочу, подумал Тео, что она кажется мне съедобной, нестерпимо вкусной, марципановой, с цукатиками, фисташками, черносливом; девушка смотрела на них и улыбалась так тепло, будто они были постоянными посетителями ее кафе-мороженого или магазинчика детских книжек.
– Изерли, вон та девушка сейчас с нами поздоровается, – шепнул он Изерли. – Я чего-то не знаю? Мы с ней здороваемся? Она продает тебе те огромные оливки? Или клубнику?
– Какая? –
– Вон та, ой, она к нам идет. Бежать? Или улыбаться до боли в челюсти?
Но Изерли ничего не успел ответить – Изобель уже рядом.
– Здравствуйте, Вы сегодня не один? Я – Изобель, – и протянула руку Тео, не стремительно, не феминистски, я тоже мужик, я тоже жму руку, а так приветливо, даже… соблазнительно, будто хотела коснуться его под любым предлогом. Тео вежливо переложил пакеты с покупками на один локоть, и пожал ей ладонь – потрясающее прикосновение, будто к теплой шелковой постели.
– Я – Тео.
– Вы похожи на братьев, – заметила она. Голос у нее как у Анны Нетребко, богатый, чистый, река, полная луны, в которой тонут от восторга пьяные средневековые китайские поэты.
– Нам уже сказали, – ответил Тео. Изерли стоял остолбеневший, как змей укушенный; черной мамбой какой-нибудь; Тео понял, что придется ему помогать; вот во что влип Изерли; в чью-то любовь; знакомо.
– Извините, что подошла к вам, не удержалась, любопытство кошачье.
Изерли пришел в себя и рассердился.
– Если у Вас дома альбом с вырезками про меня, то Вы знаете, что Тео не мой брат.
Бог мой, а разговоры-то у них далеко пошли, подумал Тео. Изерли злится, как после полугода свиданий-динамо. Но Изобель просто улыбнулась – совершенно завораживающе; будто не перед двумя мальчишками стояла, а смотрелась в зеркало, одна, в огромное, в роскошном вечернем платье из вишневого бархата, и примеряла к нему украшения, одно другого изысканнее и тяжелее.
– О, Вы еще не пили кофе, свой любимый ореховый латте, настроение у Вас ужасное. Что скажете насчет кофе, Тео? Дама платит. Или я вас скомпрометирую?
Она подняла бровь – так, как это умел отец Дерек – одну, вызывающе и элегантно, старый Голливуд. Она понравилась Тео – она не маньячка, как это, наверное, кажется Изерли, ей просто нравилось его дразнить, потому, что кроме как вызовом, перчаткой в лицо, ткнув острием в ребро, его никак не расшевелить; и не совсем девчонка-одна любовь в голове; как Матильда; в ней была не только любовь; в ней была жизнь; самый ее вкус, то самое «карпе диа»; столько жизни, как только на кухне бывает; когда готовят на Рождество или на Пасху сразу десять блюд – все рядом, все перемешивается – тесто для пиццы, зелень, бекон, сливки, птица, соусы, горчица, маринады, приправы, коньяк, кокосовая стружка, мед, голубой сыр…
– О, женщин мы не боимся, – ответил Тео бодро, он понял, что им нужно помочь – Изерли, абсолютно белому, алебастровому, будто ему корсет жмет, и он вот-вот упадет в обморок, и девушке, которая затеяла совершенно безнадежное дело, влюбить в себя Изерли – как остановить американские беспилотники в полете на антидемократический режим. – Мы до них снисходим. Где там Ваш кофе?
– А вы борзый для своих лет, – сказала она. – Уже поразбивали сердец? А свое держите в стеклянном яйце на вершине горы? Но даже у Тони Старка есть сердце…
– А вы ничего, – в той же тональности отозвался Тео, насмешливо, светски, будто они партию в покер играли, она потрясающая, блин, она просто классная, она как тыквенный сок – яркая, сладкая и густая; концентрация; мякоть; она как Йорик; цвет и свет; жаль, что они поздно встретились с Изерли, когда Изерли уже пепел и прах; и плетется где-то сзади, умирая от ужаса; все на них смотрят, и его это жжет; как солнце вампира – внимание; любимое состояние Изерли – быть одному, в темноте, среди банок с соленьями и сливовым вареньем…
Они подошли к киоску с кофе – пахло свежими зернами, орехами – грецкими и миндалем; горячим молоком; шоколадом; корицей; Изобель купила три латте.
– Пирожки? Кексы?
Тео выбрал имбирный маффин; Изерли она взяла сама – пирожок с яблоком и корицей; себе – с вишней. Изерли вздохнул и смирился будто бы, свалил сумки под ноги – белые грибы, куриное филе, гранаты, лимоны, судак, абрикосы, красный перец чили, апельсины, очищенные кедровые орехи, кальмары, креветки, зеленая чечевица, лук шалот; пил кофе и ел пирожок; в разговоре участия не принимал.
– Отличный кофе, – Тео и вправду нравилось – сам рынок, шум, гам, разговоры, много цветов, вещей вокруг; и сливы осели в желудке благополучно, как корабль в ките. – А Вы здесь еду покупаете для дома?
– Да, и довольно много. Мой дом – это отец и три брата.
Тео чуть было не сказал, что уже в курсе.
– Много едят? Домашний нерогатый скот?
– Ну, Вы парень, знаете, что это как топка паровозная.
– Меня это в Изерли поражает – нас такая толпа – нет бы нам пюре с сосисками готовить; и не мучиться; а он все время что-то придумывает, такие фантазии; будто балет или новую коллекцию вечерних платьев.