Рассказы о Розе. Side A

Каллен Никки

Утром Дэмьен проснулся опять от звонка в дверь. Он не помнил вообще, как дошел до кровати – видимо, его донес и уложил Кори; он просто лежал в кровати, в одежде, и был накрыт белым стеганым атласным одеялом. Сначала он не понял, где он – всё вокруг было белое-белое, будто ничто или снежный день, потом мальчик понял, что это еще один балдахин; да что такое, один девчачьи спальни в этом городе; голова трещала – звонок повторился, и Дэмьен застонал и пошел открывать, в смятой рубашке и одеяле.

– Вам посылка, месье, – почтальон вручил ему толстый большой конверт, – вот здесь распишитесь…

«От Теодора Адорно» – голова сразу прошла, Дэмьен был потрясен: открытку он вчера отправил без адреса, потому что не знал его, и телефон Дэмьена ночью отключился, он посмотрел на гаснущий экран, но был так увлечен разговором с Кори, что забыл включить на зарядку; как Тео узнал про переезд и новый

адрес – значит, звонил, спрашивал отца Декампа; и что же туда мог положить Тео, журналы старые с какой-то подборкой? Он залез обратно в кровать и разодрал бумагу – это был комикс – нежный нуар – продолжение той истории про Собор, про сгоревший театр – актер разыскал свою возлюбленную – но она была замужем за высокопоставленным королевским чиновником; у нее была большая богатая семья, которой никогда не было у его возлюбленной – актер не знал, что делать – и пока он просто следил за всей семьей; у возлюбленной «была» младшая сестра – юная и невзрачная, но такая милая – однажды он засмотрелся на нее в Соборе, какая она неуверенная, робкая, хотя при таком богатстве любая девушка вела бы себя заносчиво – и все бы всё равно расступались и пели бы ей дифирамбы; и вдруг она обернулась, и он понял, что она заметила слежку – заметила его – и смотрит во все глаза; он усмехнулся и вышел из Собора; и всё получилось – теперь она следила за ним; он жил плохо, низко – в криминальном квартале, в разбитой комнате, пустой, стул, стол да кровать, да ночной горшок, одежду, бутылки бросал на пол, хотя мог бы жить хорошо – но он сгорел тогда, вместе с театром, как ему казалось… и однажды младшая сестра к нему пришла – постучалась-вошла – спросила, почему он следит за ее семьей… он ее выгнал… и она шла за ним по всем улицам… сидела за соседними столиками в кабаках… однажды к ней пристали, и он заступился – теперь ты за мной ходишь везде, тебе что, заняться нечем – вышивай золотом гобелены для Собора – она заплакала – сказала, что семье и гувернантке всё равно, где она, ее никто не замечает, а он единственный ее увидел… и дальше шла любовная сцена прямо на грязной средневековой улице, и на заднем фоне опять что-то пылало выше шпилей Собора…

Дэмьен не знал, что Тео продолжил сюжет; Тео порождал их в огромном количестве, будто мыльные пузыри, разноцветные, летящие; Тео сам шутил над этим своим счастьем-недостатком – фантазией; он вел блокноты специально для «сюжетов», просто набросков: парень, девушка, двоюродные брат и сестра, мало знакомые, получают вместе в наследство от третьего, с которым все в ссоре, бездетного дядюшки лавку, полную антиквариата и барахла, игрушек, мебели, посуды, безделушек, книг, платьев, и сначала собираются продать и поделить, потом влюбляются в лавку, и начинают ее развивать, и тут-то из-за какой-то вещи начинается мистика или детектив; Дэмьен иногда брал их читать – как заглянуть в эту самую лавку чудес; он восхищался Тео; его воображением; но у Тео вечно не хватало времени, усидчивости, сил не на всё, на то, что он называл «ну хоть это, и можно спокойно умереть»; и Дэмьен не ожидал продолжения сюжета, который Тео бросил; Собор – как верно Тео его передал – абсолютное величие и невероятные размеры, эдакий небоскреб с квартал или мифический дирижабль «CargoLifter CL160»; и огромное количество деталей – Дэмьена тронуло, что Тео это всё вытерпел и запомнил – последние полгода Дэмьен прямо бредил Собором; он прервался на середине, поставил чайник, дождался, сделал себе кофе в термосе; взял термос, вышел на балкон, взглянул на город – стройка уже жила, кран двигался; открыточный и цветочные лотки тоже; Дэмьен подумал – странно, а мне вот никуда спешить теперь не надо, вот так чтобы, по-настоящему, никто меня не наругает: ни на лекции, ни на мессу, ни на завтрак в столовую; я сам себе распорядок; и это пугает – вдруг распущусь и ничего делать не буду… Он дочитал главу, допил кофе; нашел телефон, поставил на зарядку, включил и позвонил Тео – суббота, можно звонить, у Тео нет пар, он, скорее всего, на работе в книжном – если не уволился.

– Привет. Прости, что не брал вчера, я просто заболтался тут с одним парнем ночью… Я получил комикс. Он потрясающий. Будешь публиковать?

– Ну… не знаю…

– Он классный. Давай. Предложи кому-нибудь.

– Слушай… ты можешь говорить?..

– Да. Я же позвонил.

– Мне нужен твой совет, – было слышно, как Тео спрашивает – «я выйду?» – у Дерека, хозяина магазина – Дерек был потрясающий, работал раньше фотомоделью, и вот – открыл книжный магазин – писаный красавец; всегда мечтал о книжном магазине, шутил, даже выиграл в шоу одном фотомодельном, рассказав про книжный, все жюри растрогалось; еще он был влюблен с детства в девушку, которая ушла недавно в монахини,

переписывался с ней, и говорил, что сам монах теперь, никто, кроме нее, ему не нужен.

– Привет Дереку.

– Угу. Дерек, тебе привет, – улица, Тео прикуривает. – Мне звонил Йорик.

– О, ничего себе! Он же кардинал, как он там?

– Он позвал меня в секретари.

– Что это значит?

– Ну, ему нужен секретарь, личный помощник. Человек, который будет встречи все контролировать, билеты в самолет, режим дня, завтрак, обед, ужин, речи просматривать, таблетки носить с собой от головы и поноса – что обычно делают помощники?

– Э… я не знаю. С одной стороны, это Йорик – жить с ним – чудо – он же человек, о котором потом будут писать в школе доклады старшеклассники, с другой стороны – разве ты этого хотел?

– А чего я хотел?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю.

Они молчали.

– Йорик… Он же будет Папой, ты же понимаешь. А Ван Хельсинга же не Церковь интересует, а мир. А Йорик… его все полюбят, он такой.

– А ты… будешь просматривать речи Папы…

– Таблетки от поноса забыл…

– Но это… ты столько рисуешь, у тебя всё получается.

– У меня всё получается, я человек-оркестр, Микеланджело Буонарроти. Представляешь, мне из Гель-Грина позвонили, они собираются ставить статую святого Каролюса над городом, на горе, чтобы он смотрел на порт, – я знаю это место, это потрясающе – они обратились к ван Хельсингу за материалом – фото там, у него же самый большой в мире архив по Каролюсу Дюрану собран, а он дал им мой рисунок… тот, что я в Братстве ему подарил… и они просто позвонили мне, решили, что так проще – чтобы я им эскиз памятника сделал, и еще церковь для моряков разрисовать предложили, ее из бывшего маяка сделали – так много всего; я еду в Гель-Грин, домой на каникулы, работать!..

Вот Церковь и позвонила Тео – и он выбрал не её; Дэмьен испытал какое-то облегчение, с одной стороны – с другой – горечь – предложение было не из тех, что достойны Тео; пошел в душ – вода послушно уходила в сток; вот чудное знакомство; он в жизни бы не общался нарочно с таким парнем как Кори – работягой, атеистом, а тут вышло всё так легко… Надел позавчерашнюю одежду, посмотрел на розу на прощание – «Роуз-Роуз, остаешься за старшую» – он занес ее в дом – после спокойной звездной ночи утро будто устроило кому-то скандал – холодное, ветреное, рваные серые тучи несутся по небу – в ожидании первого снега – и вышел – что-что там в мире; вызвал лифт.

– Эй, там, на девятом, остановишься на шестом? не в лом? – крикнули снизу, молодой хриплый женский голос.

Дэмьен послушно нажал кнопку «шесть»; в лифте появилось новое высказывание: «твоя голова развалится, если в ней ничего нет» – разумно, подумал Дэмьен; лифт дернулся, как человек, у которого внезапно что-то заболело посреди интересного разговора, и остановился; двери – разного цвета, видимо, из двух сломанных лифтов получился один целый – разошлись и впустили милую маленькую, почти карлицу, очень накрашенную рыжую девушку, жующую жвачку – сразу запахло клубникой и мятой; в ушах огромные серьги – павлиньи перья на цепях; короткая юбка с поясом из металлических пластин, и тоже цепи; короткая кожаная куртка-косуха, разноцветные свитера один на другой, полосатые гетры и сапоги-кеды; полу-мальчишка, полу-старушка.

– О, привет, ты тот монашек, который вместо Маттиаса и той лахудры живет?

– Я не монашек. Я библиотекарь.

– Есть разница?

– Ну, в общем, да.

– И в чем?

– Монахи молятся, выполняют работу, которую им поручил орден, а я делаю то, что хочу… ну, а хочу я сидеть в библиотеке, подбирать людям книжки, писать про книжки…

– Прямо триллер, как ужасно… скучно! – она расхохоталась. – А ты чудо какой хорошенький, ты вообще в курсе, что ты миленький, где таких делают? Так ты не монашек? Значит, с девочками или мальчиками спишь? Приходи сегодня, у меня мужик будет, но уйдет к восьми. Телек посмотрим, поп-корн сделаю. Ты как любишь – с карамелью или с солью, жестко-мягко? Вот Маттиас монашек, ему нельзя, так жаль… Ты ему передай, чтобы не обижался, хоть я на тебя запала с сегодняшнего дня, он всегда в моем сердце.

Дэмьен тоже засмеялся – такая забавная была эта девушка, шумная, яркая, как большая экзотическая птица на птичьем рынке – «пап, а кто это? давай купим» «вот продавец говорит, что он даже не знает, что она ест» «пап, ну пожалуйста, давай купим… мы ей положим разной еды, а она что-нибудь выберет; а с этим дядькой она с голоду умрет; а она такая красивая, пап».

– Передам обязательно.

– Так спишь с зайками разными?

– Нет, не сплю.

– Но ты же можешь.

– Могу. Но я не сплю, потому что… потому что я скоро собираюсь принести обеты Церкви, и как-то это странно…