Рассказы о Розе. Side A

Каллен Никки

– Ну, в общем, они правы… Я жил с бабушкой, она меня оберегала, у меня было чудесное плюшевое детство, потом я уехал в Братство, в замок на краю земли, а потом учился в университете, где мы с Тео вообще существовали в своем собственном пространстве… Надеюсь, в эту квартиру ты меня не с целью жизни научить селишь?

– О, нет, что ты, – Маттиас опять ушел вперед, и опять летит и звенит; будто все феи мира живут в его рукавах и карманах. – Я думаю, что ты из тех людей, что носят свой мир с собой – и достают из чемодана готовым, как палатку, пижаму, кукольный домик, и всё вокруг преображается, как в сказке Андерсена… и там так красиво – ты не жадный, всех приглашаешь; многие хотят в нем побывать, но очень мало кто решает остаться; далеко не всем по нраву такая возвышенность… оттого тебя обвиняют в инфантильности, а не себя в незрелости.

Дэмьен был тронут.

…Он надеялся, что квартира его будет в средневековом квартале, как дом отца Декампа, или в шумном центре с магазинами, как улица Гюго, по которой они гуляли; но средневековые кварталы быстро закончились, будто места в маленьком театре; начались современные,

но это был уже не центр – обычные спальные районы – все улицы с романтическими названиями – так, видимо, называли кварталы застройщики, пытаясь как-то выделиться, опоэтить обыденность – Крыльев, Западного Ветра, Тополиная; но они всё равно были все одинаковые, но вполне уютные – с парками, магазинами на каждом шагу, современными скульптурами; детскими садами, школами; всюду машины, не самые новые; «вот здесь» – дом был девятиэтажный, и весь в мозаике, изображающей шагающих на стройку человечков; неподалеку действительно шла стройка – что-то величественное, кирпичное, квадратное: «о, та самая православная церковь… правда, похожа на кекс; церковь имени Винни Пуха…» «ладно тебе, а наш Собор похож на скалистую гору – у каждого своя семантика… твоя квартира на девятом этаже, извини» «извиняешься, потому что без лифта?» «нет… с лифтом… но… надо доехать до восьмого, а там пешком один пролет… вдруг ты не любишь такие дома…» «Маттиас, ну что ты… я тебе так благодарен…» «мне это ничего не стоило… я давно знаю хозяйку… удачно сошлось – неудачно вообще, но удачно, что есть куда въехать….» – лифт сплошь оклеен наклейками из жвачек: сердечками, персонажами мультфильмов диснеевских и манги; и еще кто-то написал маркером «Возлюби Бога и делай что хочешь» – «Ооо, – сказал Маттиас, – тут прекрасные порой надписи появляются… Годара цитируют, из фильмов Тарантино целые диалоги – жаль отмывать… Хэммет, Чандлер… Ницше и Маркс, само собой… а это…?» «Аврелий Августин; может, я тоже буду что-то писать; неосознанно, просто в ответ или как приглашение» сказал Дэмьен; и подумал, что это почти как с Артуром Соломоновым переписываться, в «Искусстве кино» – однажды он ответил на одну его колонку, не удержался, хотя Тео его отговаривал – Тео дружил с Артуром когда-то, до Братства, и всё про него знал – что Артур ответит – и начнется – и началось – Артур опубликовал его письмо Дэмьена и свой ответ, Дэмьен написал еще одно письмо с еще кучей аргументированных возражений – и вот они уже два года пикировались, и всё это выходило в журнале и на сайте, и за их перепиской следила куча народу во всем мире – на их переписку ссылались даже в научных статьях; что-то стукнуло в потолке – будто, как в боевиках, на крыше лифта кто-то сидел, в суперкостюме; «это он не ломается, просто живет своей жизнью, может открыться на другом этаже, но это не ааа ужас-ужас» – но в этот раз лифт послушно доехал до восьмого; они вышли и поднялись по лестнице – отдельной, будто на чердак; «о, у меня свой чердак?» «ну, типа того» – Маттиас достал ключи, открыл дверь – и Дэмьену сразу влюбился. Квартира была маленькой-маленькой, со скошенным потолком – мансарда: прихожая, сразу в кухню – из кухни огромное окно, которое выходило на крышу; можно было открыть и вылезти, и сидеть там; смотреть на город – над которым уже поднимался рассвет – они с Маттиасом уже сутки на ногах; комната, вход в ванную и туалет, совмещенные, вход из комнаты – ужасно удобно, не надо бродить по коридору в поисках выключателя ночью; и в комнате же балкон – с тем же видом, на крыши города, на балконе уже стояло плетеное кресло и столик – просто чудо какое-то, Прованс, маленький садик.

– Вот и место для розы, – сказал Маттиас. – Ты нашел свою планету.

Дэмьен был потрясен. Даже в самых смелых мечтах он не мог представить такой красоты.

– Мебели, правда, немного. Почти всё дал отец Декамп – я когда-то тоже жил здесь. Микроволновка, чайник. Это кресло, плетеное, еще одно в комнате, и еще два – в кухне. Кровать была. Такая узкая, девичья, с шифоновым белым балдахином. Ее оставила девушка, которая жила до тебя, передала хозяйке, что ей кровать пока не нужна. Стол письменный и стол обеденный. И стеллаж из «Икеи» под книги и старый комод с барахолки под вещи. Боюсь, что всё.

– А что еще надо?

– Посуда, полотенца всякие… – Маттиас развел руками. – Одежды полный шкаф. Ты же из Братства, тебе, наверное, миллион вещей-подробностей нужно для поддержания уюта и внешнего вида.

Дэмьен обернулся; лицо его красивое было полно такого восторга, детства, зарождающегося вдохновения, что Маттиас смутился – не слишком ли он приложил Дэмьена.

– Извини. Ничего не понял про полотенца и кастрюли. Надо тебя свозить в гости, в Рози Кин, чтобы ты всем рассказал правду о Братстве, – сказал Дэмьен. – Хотя… знаешь, по-моему, там были десертные ложки… Но вот полотенца для ног и вилки для рыбы – это уже наглая ложь. Я понимаю, почему ты смеешься надо мной, но я же всегда живу с кем-то… и сейчас почувствовал себя таким свободным, без всех своих чемоданов, без заботы Тео и отца Декампа и Клавелла… Мне очень мало всего нужно для счастья, ты просто меня плохо знаешь, Маттиас…

– Я не хотел тебя обидеть… Но я бы побывал в Братстве, это правда, Братство – это такая современная сказка, легенда о Ривенделле: «мы далеко путешествовали и много видели, но места лучше этого так и не нашли. Здесь всего понемногу, если вы меня понимаете: и Шир, и Золотой Лес, и Гондор, и королевские дворцы, и гостиницы, и луга, и горы – всё смешано»… ты напиши книгу о Братстве, а я ее прочитаю всем, кому смогу – на ночь кому-нибудь вслух, из детей, стариков или слепых, – Маттиас иронизировал сам над собой, над своей благотворительностью, Дэмьен поражался этой их черте с отцом Декампом, будто они извинялись за то, что такие прекрасные, непохожие на других, большие, как Юпитер и Сатурн. – Ладно, мне надо бежать. Не уверен насчет сантехники. Если что-то сломается прямо в руках, беги к соседу ровно под тобой – Кори Финну; не стесняйся – даже если только в полотенце и пена мыльная на голове с прическу восьмидесятых; он

молодой, поймет; строитель; как раз работает на стройке напротив, начальником одной из бригад; и всё знает про мелкие детали быта – у него инструменты есть, кусачки, зажимы, ключи газовые, отвертки все мыслимые и немыслимые…

И убежал; Дэмьен вышел на балкон смотреть, как Маттиас выходит из подъезда, как он идет, легкий, рыжеволосый, солнечный луч, осенний лист, сквозь рассвет – как все с ним здороваются в квартале, кто уже проснулся и живет – старичок с двумя таксами, цветочница, продавец открыток, первые подростки со скейтами, красивая девушка с бумажным пакетом из булочной; надо тоже купить себе еды, подумал мальчик, кинул взгляд на крыши, и спустился вниз; спросил старичка, где булочная, тот ласково ответил; продавец открыток еще только раскладывался, Дэмьен попросил продать ему одну открытку, на свой выбор или ту, что сверху в коробке – и продавец дал ему очень красивую, с фэнтезийным изображением Собора – звезды, запутавшиеся в шпилях, – но у Дэмьена не оказалось денег – вот тебе и купил открытку, и булок – «да возьмите так, потом занесете…» – Дэмьен растрогался; шел и думал – вот где-то там наверху, на крыше, его роза, смотрит на один из самых старых европейских городов и ждет его; а очередная открытка для Тео греет карман, как будто он под ручку с бабушкой идет, и вместе им тепло – даже жарко… Кофе или чая хотелось ужасно, и есть тоже, и Дэмьен пошел сразу в Собор – надеясь, что Маттиаса там нет, что он спит, наконец, чтобы Дэмьен перестал действительно думать, что Маттиас ангел – что он всё-таки чуть-чуть человек; в Соборе был отец Амеди, он очень обрадовался Дэмьену; они попили кофе с бутербродами – отец Амеди был король бутербродов – у него была бутербродница, и они намастерили что-то фантастическое из белого хлеба, сыра, маленькой баночки консервированной кукурузы и гусиного паштета; потом пришел отец Валери, а Дэмьен поднялся к себе в библиотеку. Она была прекрасна – как его новая квартира, как его роза – совершенна: всё на своих местах – читальный зал – в центре – большой стол, круглый, с бархатной зеленой скатертью с золотой бахромой, на нем – последние журналы и новые книги – в том числе и его «Absolution» – отец Декамп настоял; и разные стулья-кресла кругом; занавески – ткань Дэмьен нашел в интернете, запищал от восторга – и отец Декамп дал добро, заказал – принт «письмо», черно-белые, с нервным чернильным почерком, и не бессмысленный набор слов, а настоящие стихи в оригинале – Уитмена, Рембо, Рильке – три вида: английский, французский, немецкий – «я на день рождения отрез с Рильке тебе лично подарю, припрятал, не знаю… халат себе сошьешь… или простыню…» – сказал отец Декамп, когда Дэмьен признался, что без ума от Рильке; шкафы сплошь по стенам: с коллекциями каталогов, марок, открыток, с журналами за этот год, с книгами за последние пять лет – и стол библиотекаря у входа с ноутбуком и свежеобитым креслом; в другие две комнаты они плотно-плотно поставили полки рядами под самый потолок, заказали лестниц; кое-что по-прежнему лежало в коробках – журналы, письма, дневники – но Дэмьен всё подписал, и, если что, даже незнакомый человек сориентируется, откуда что достать – такое тесное, громоздкое, не повернешься, если не худой, ужасно на самом деле, но пока по-другому никак, но свое королевство. Дэмьен понял, что вот теперь, с этой мансардой он и вправду счастлив – и пусть на нем вчерашний костюм и вчерашняя рубашка, и всю ночь без дезодоранта; свобода – часы уединения, которых он был лишен с самого Братства. Только он сел в кресло со вздохом, подремать, как в открытую дверь – в косяк – постучались: «Можно?» – это был маленький хрупкий немолодой человек в теплом свитере, сером, с белым воротничком рубашки поверх, в серых замшевых брюках, очень застенчивый – Дэмьен его вспомнил – кто-то из прихожан, он очень много помогал по библиотеке, но почти ни слова не произнес.

– Конечно. Сегодня библиотека официально открыта. Что-то хотите взять почитать? или здесь посидите, у нас журналы, газеты тут свежие…

– Спасибо. Я почитаю газеты с удовольствием. Как красиво стало, Вы такой молодец, приехали и за неделю все сделали. Невероятно. Никогда не видел такого.

– О, если б мне не помогали…

– Нет-нет. Всем помогают, но Вы прямо с утра до ночи здесь трудились, искали место каждой книжке. Можно записаться?

– Конечно! Нужно, – Дэмьен включил ноутбук и открыл программу. – Как Вас зовут?

– Эмиль Кестнер.

– Таак… а где проживаете? а то вдруг Вы ценную книжку утащите, а мы такие, библиотечная полиция, раз – и придем к Вам на чай…

– Здесь, в Соборе – пока.

Дэмьен напечатал, делая вид, что ничуть не удивлен – он понял, что это тот самый бухгалтер – и ему стало ужасно стыдно – девушки, которых он тоже принял за прихожанок, которые со смехом мыли полы и вешали занавески, – это «те самые», сбежавшие от Адольфи; а он им даже ни разу кофе не принес, и сэндвичей.

– Ну, отлично, значит, не придется Вас искать. Все, поздравляю, Вы первый официальный читатель библиотеки Собора. Надо придумать Вам приз.

– Да ну что Вы, месье Оуэн, какой приз… я скучаю по книгам, очень люблю читать. А девушки вот спрашивают, они, конечно, не такие чтобы прям любительницы чтения, но есть ли у вас журналы для девушек какие-нибудь, пусть даже старые? Или романы женские? А то скучно им, мы же из Собора не выходим.

– У нас в библиотеке нет, но я знаю, где их взять, и много. Скажите, пусть девушки приходят, я к вечеру постараюсь им раздобыть.

…Мадемуазель Кристен пришла с большущей сумкой на колесиках – дорогой, от «Луи Виттона» – «на багаже нельзя экономить» серьезно сказала она, оценив восхищение Дэмьена – в сумке лежали и журналы, и романы – классические и современные, мягкие и твердые, с дизайнерскими обложками и с обнимающимися полуголыми людьми в цветах – «зовите своих девчонок, открываем клуб сердечной терапии имени Барбары Картленд»; потом, запыхавшись от бега по лестницам, влетел отец Декамп и застал – солнечный день, такой яркий, что почти не видно ничего сначала – в таком ослепительно белом свете комната, как киноплощадка; все сидят вокруг стола, читают, едят яблоки; хотите яблоко, отец Декамп…