Рассказы о старшем лесничем
Шрифт:
Книзе шел по едва намеченной тропе. Лукьянов на пять шагов сзади. Когда перешли распадочек, в котором лежали два огромных серых валуна, Лукьянов сказал:
— Вы добьетесь до худого своим бессердечием к людям. Вы каменный.
— Не к людям я каменный, а к безобразиям, что творят люди.
— А вы слышали, что говорят про вас?
— Вот скажешь, так услышу.
— Хотят привести вас к полному окончанию…
Старший лесничий остановился:
— Ты это,
— Вы с шуточками, а я не про шуточки. Меня сейчас обидели, кезевских обидели.
— Это Фролова?
— А хотя бы…
— Ну, знаешь ли, Лукьянов!..
И пошел широким шагом. Дождь усилился.
Все следующие дни, все две недели продолжались дожди, то мелкие, то крупные. И настроение у людей, даже любящих всякую погоду, было пасмурное.
В один из этих пасмурных дней уборщица Феня прикрыла дверь в кабинет, куда Анатолий Анатольевич только что вошел, и сказала шепотом:
— Анатолий Анатольевич, не показывайтесь вы, ради бога, в Кезево по вечерам…
— А что такое?
— Добрые люди просили: скажи ты ему, чтоб вечером не показывался в Кезеве…
— Фролов, что ли?
— Говорят про Фролова.
— И ты о том же, кукушечка!
Но от разговора все-таки остался неприятный осадок. Память подсказывала схожие случаи: на Дальнем Востоке, в одном из заповедников, браконьеры убили директора, в другом — обходчика. На Волге… убить самого рыболовного инспектора не удалось, так убили двух членов его семьи. Жажда обогащения мутит разум у иных людей.
Но не потворствовать же им!
«Но не потворствовать же им», — повторил он эту фразу лесничему Жеймо, когда они сидели на берегу Орлинского озера, разговаривая о своих лесных делах и о характерах людей, с которыми приходится встречаться. В Орлинском лесничестве как раз производились рубки, и лесничий подчас тоже выдерживал натиск недобрых человеческих желаний.
В конце месяца случилось Книзе возвращаться поздним, часов в одиннадцать, вечером с Дивенской. Целый день не ел, не пил, устал страшно. Мучила жажда… А нет ли в Кезеве какого-нибудь незакрытого ларька?!
Идет по кезевской улице, но все ларьки уже закрыты… Впрочем, в одном сквозь щели свет!
Подошел — поют, и на гармошке! Не очень приятно, но что поделать, открыл дверь и вошел. Вся честная компания на месте: и Фролов, и Кругленький, и прочие — человек шесть.
Первое желание было — захлопнуть дверь и уйти. Но перешагнул порог, оглядел всех и буфетчице:
— Налейте кружку пива… не пил целый день…
— Гражданин, буфет закрыт, — высоким голосом сказала Манька.
— Как же закрыт, вот же люди пьют!
—
А в это время гармонь, конечно, смолкла, и песня смолкла. Компания во все глаза смотрела на Книзе. Только он открыл дверь, чтобы уйти, Фролов крикнул:
— Постой, лесничий! Манька, две кружки!..
Манька заломалась:
— Я же сказала, буфет закрыт.
— Манька! — повысил голос Фролов. — Ты меня знаешь, налей две кружки!
Манька передернула плечами, однако две кружки налила.
— Прошу, гражданин лесничий, — пригласил Фролов, — садитесь и угощайтесь.
Анатолий Анатольевич осторожно принял полную кружку.
— Сесть я, Фролов, не сяду, потому что, если человек весь день был на ногах и сядет, ему уж не подняться. А за пиво спасибо, но не обижайтесь, платить я привык сам…
Фролов тоже встал. Четверть часа они стояли, пили небольшими глотками пиво и беседовали о сиверских делах и о политике. Потом Анатолий Анатольевич расплатился и пошел домой.
Как-то месяца через два встретил Фролова на улице. Поздоровались.
— Дело прошлое, — сказал Книзе. — Ну, а если б я тогда захлопнул дверь и убежал, как бы вы тогда?
— Плохо вам тогда было бы, Анатолий Анатольевич!
История с церковной делянкой кончилась так: лесхоз наложил на церковь десять тысяч штрафу. Через несколько дней после этого в кабинет вошел сам отец-настоятель. Посмотрел на угол, икон не нашел, однако же перекрестился.
— Садитесь, батюшка, чем могу служить?
— Гражданин старший лесничий, вы меня удивили необыкновенно. Штраф в десять тысяч, это за что же?
— За порубку в незаконном месте.
— Только за то, что порубка в другом месте?! Неужели за одно перенесение места надо столько платить? Вы нас прямо разденете. Побойтесь бога!
— Вы же не боялись бога, батюшка, когда благословляли расход на пол-литра, чтоб соблазнить человека? Помните предупреждение Евангелия: худо будет тому, кто соблазнит единого из малых сих?
Батюшка, защищаясь, выставил перед собою ладони:
— Я здесь ни при чем, это староста… Сам удивлен, он у меня такой богобоязненный, приходит и говорит: все в порядке, все улажено, будем валить там, где для нас весьма и весьма удобно…
— И вы не полюбопытствовали, как он этого добился?
— Любопытство — большой грех, — поучительно сказал настоятель. — Гражданин старший лесничий, Анатолий Анатольевич! Давайте полюбовно… пять тысяч!
Книзе не мог сдержать улыбки: