Рассказы о старшем лесничем
Шрифт:
Сеется дождик на мелкий соснячок да березнячок, на обширное кочковатое болото, которое нужно осушить. Великое дело — осушение, сколько доброй земли тогда высвободится. Сеется дождик, низкое небо вот-вот сядет на самое болото.
— Здорово, Михаил Александрович!
Александров высунулся из кабинки:
— Это хорошо, Анатолий Анатольевич, что вы пришли, а то меня сомнение берет.
— Какое же сомнение тебя берет?
Сомнение у Александрова было следующее: экскаватор после окончания работы он ставил на лежаки.
Проработает день, поставит машину на лежаки и оглядит содеянное: везде ровными валками лежит выбранная земля. Все в порядке. Удовлетворение Александрова не в том, что норма перевыполнена, а в том, что сработал он хорошо. Придет домой, переделает домашнюю и всякую иную работу, ляжет спать, наутро снова на болото, к своему экскаватору, а глубокой канавы, а ровных валков из выбранной вчера земли — ничего этого уже нет. Земля осела, все выглядит округло. Не канава, а пустячная ложбинка.
— Так какое же у тебя сомнение, Михаил Александрович?
— А такое… Вот вы пришли и смотрите мою работу… Что это за работа? — спросите. — Разве так можно работать? Ведь ты поставлен канавы рыть, а разве это канава?
— Ты напрасно беспокоишься. Я человек все-таки понимающий… Как твое мнение? Наверное, я так не скажу.
— Вы-то, Анатолий Анатольевич, может быть, и не скажете, а вам скажут: какого работника ты держишь!
— Не беспокойся, уж как-нибудь отчитаюсь. А тебе дам совет: поставил тебя лесничий на участок… канавы ты прокапываешь, а профиля не даешь. Не бейся сейчас над профилем, продолжай работу, твоя сегодняшняя канава сделает свое дело, вернешься сюда через год и все закончишь.
Осмотрел участок и пошел дальше. Анатолий Анатольевич и болото любит. На болоте тоже огромная жизнь. Каждая сфагновая кочка — целый мир. А ягоды?.. Особенно клюква… замечательная ягода, северный виноград. Ведь она годами может храниться дома в ведре с водой… Лоси любят болото, многие птицы любят болото… Все хорошо в лесу, и болото хорошо. Но хоть оно и хорошо, лучше не иметь его.
За болотом началась песчаная гривка, и из этой песчаной гривки уходили в небо великолепные сосны. Стремясь к свету, они сбрасывали нижние ветви, оставаясь только с серовато-зелеными пушистыми макушками.
На корнях огромной сосны сидел Лукьянов, помощник местного лесничего.
— Погода-то, Лукьянов, не очень радует.
— Погода от господа бога, следовательно, всегда хорошая.
— Не скажи, как раз погода — область, где господь бог не достиг математической точности и продолжает экспериментировать, и здесь человеку придется ему подсобить… Ну что ж, пошли, посмотрим наши
— Вы, Анатолий Анатольевич, одеты очень легкомысленно: дождь, а вы в одной курточке…
Анатолий Анатольевич посмотрел на тяжелый намокший брезентовый плащ Лукьянова.
— Видишь ли, товарищ Лукьянов, в лесу от дождя все равно никуда не денешься, это мы с тобой знаем хорошо. Вот выхожу я утром на крыльцо, смотрю… на целый день зарядил миленький! Брать плащ? Через полчаса он встанет колом и весить будет тонну. Хватит куртки, ведь в лесу я все время в движении, не продрогну. А как приду вечером на кордон или домой, — все с себя долой, обсушусь, стакан горячего чаю и на печь. На печь обязательно.
— И не кашляете?
— Никогда за всю жизнь, Лукьянов, не было случая, чтоб я простудился в лесу. Ну что ж, пошли, посмотрим наши делянки.
— Можно и пойти, только вы сами сказали, что погода не радует.
— Да уж как-нибудь, Лукьянов, да уж как-нибудь…
Суходольная гривка тянулась с километр. Сквозь перелесок в стороне что-то свежо желтеет. Анатолий Анатольевич свернул туда. Штабеля! Что за штабеля? Откуда? Здесь не должно быть никаких штабелей.
— Лукьянов, кто же это заготовляет?
— Анатолий Анатольевич, так церковь же!
В прошлом месяце лесхоз получил распоряжение отпустить шестьдесят кубометров деловой древесины церкви, что на Сиверской, на Красной улице: епархия намерена строить жилой дом для священнослужителей. Анатолий Анатольевич вместе с Лукьяновым выбрал для церковников делянку.
— Какая церковь? — удивился он сейчас. — Разве мы эту делянку отвели для церкви?
Лукьянов побагровел и отвел глаза в сторону.
— Та-ак, — протянул Анатолий Анатольевич. — Понятно. Это ты им устроил. Неужели за пол-литра? Все не можешь себя преодолеть?
Лукьянов сказал глухо:
— За пол-литра… не устоял. Простите.
Анатолий Анатольевич долго молчал, ссутулясь и опираясь на палку. К палке подбежали два больших муравья, ознакомились и бросились в стороны…
— Я-то, может быть, и простил бы, — сказал старший лесничий, — да лес не простит. Вот он лежит в штабелях, а ему еще расти да расти… Ты надеялся, что я сюда не загляну. А разве ты меньше моего должен беречь лес?
Лукьянов молчал. Они стояли перед золотистыми штабелями молодой сосны.
— Подавай заявление, проси освободить тебя «по собственному желанию». Если не подашь, возбуждаю против тебя дело.
— Вот вы так всегда, Анатолий Анатольевич, — заговорил Лукьянов, — насмотрелся я уже на вашу работу, никогда вы не войдете в положение… Вы знаете, что у меня дети…
Анатолий Анатольевич, вынимавший из портсигара папиросу, положил ее обратно:
— А ты, Лукьянов, когда за пол-литра делал преступление, думал о своих детях? Не могу я входить в то положение, которое ты создал своей приверженностью к водке.