Рассказы о временах Меровингов
Шрифт:
Когда собрание несколько успокоилось и было возможно продолжать заседание, тогда руанскому епископу дозволено было говорить в свою защиту. Ему нельзя было оправдываться в том, что, венчанием Меровига с Брунегильдой, он нарушил церковные уставы: но он торжественно отрекся от заговора и измены, в которых король обвинил его. Тогда Гильперик объявил, что имеет свидетелей, и приказал ввести их. Явилось несколько человек франкского происхождения, с разными драгоценностями, которые они показали обвиняемому, говоря: «Узнаешь ты это? Ты нам это дал за тем, чтобы мы обещали верность Меровигу [250] ». Епископ, не смущаясь, ответствовал: «Вы говорите правду, я не однажды дарил вас, но не для того, чтоб изгнать короля из его королевства. Когда вы предлагали мне в дар доброго коня, или что иное, мог ли я не показать себя таким же, как и вы, и не воздать вам подарком за подарок [251] ». Хотя в этом ответе, не смотря на все его чистосердечие, многое было утаено, однако, существование злого умысла не могло быть доказано никакими достоверными свидетельствами. Дальнейшие прения не привели ни к какому доказательству против обвиняемого, и король, недовольный неудачей этой первой попытки, прекратил заседание и удалился из церкви в свое жилище. За ним последовали его люди, а епископы пошли отдыхать все вместе в ризницу [252] .
250
Ibid.,
251
Ibid.
252
Ibid.
Пока они сидели кружками, разговаривая между собой дружески, но с некоторой осторожностью, ибо не доверяли друг другу, неожиданно вошел человек, которого большая часть знала только по имени. То был Аэций, родом Галл и архидиакон парижской церкви.
Поклонившись епископам, он с крайней поспешностью завязал самый щекотливый разговор и сказал им: «Послушайте меня, собравшиеся здесь служители Господа; настоящий случай для вас значителен и важен. Вам предстоит или покрыть себя блеском чистой славы, или потерять в общем мнении имя слуг Божиих. Дело в выборе; явите же себя правосудными и твердыми, и не погубите своего брата [253] ». За этим воззванием последовало глубокое молчание; епископы, недоумевая, не был ли пред ними подосланный Фредегондой подстрекатель, ответствовали наложением перста на губы, в знак молчания. Они с ужасом вспоминали дикие крики франкских воинов и удары секир их, раздававшиеся о церковные двери. Почти все, а Галлы в особенности, страшились навлечь на себя подозрение недоверчивой преданности этих буйных вассалов; они остались неподвижны и словно остолбенели на своих седалищах [254] .
253
Fredegarii Hist. Franc., стр. 243.
254
Ibid.
Но Григорий Турский, более других чистый совестью, негодуя на такое малодушие, принял на свой счет речь и увещания архидиакона Аэция. — «Прошу вас», — сказал он: — «внемлите словам моим, пресвятые служители Божии, а вы особенно, кому доступны близкие беседы с королем. Подайте ему совет благочестивый и достойный священнического сана; ибо надо страшиться, чтобы не навлек он на себя Божеского гнева ожесточением своим против служителя Господа, и не лишился бы своего царства и славы [255] ». Франкские епископы, к которым речь эта преимущественно относилась, молчали вместе с другими, и Григорий продолжал с твердостью: «Припомните, владыки мои и собратья, слова пророка, изрекшего: «Страж, аще увидит меч грядущ, не вострубит трубою и людие не охранят себе, и нашед меч, возмет от них душу, убо беззакония ради своего взясь, а крове ее от руки стража взыщу». Не храните же молчания, но говорите громко и не скройте от короля его неправды, да не приключится ему зла и да не будете вы за то в ответе [256] ». Епископ остановился, ожидая ответа, но никто из присутствующих не сказал ни слова. Они поспешили удалиться: одни, чтоб отклонить от себя всякое соучастие в подобных речах и укрыться от грозы, уже разразившейся, как им казалось, над главой их собрата; другие, как Бертран и Рагенемод, чтоб изгибаться перед королем и пересказать ему новости [257] .
255
Ibid.
256
Ibid. — Книга пророка Iезекииля, гл. 33, стих 6.
257
Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 244.
Гильперик был немедленно извещен в подробности обо всем происшедшем. Льстецы его сказали ему, что в этом деле, таковы собственные их слова, нет у него злейшего врага, как турский епископ. Объятый гневом, король тотчас послал одного из своих царедворцев как-можно-поспешнее отыскать епископа и привести к нему. Григорий повиновался и последовал за вожатым спокойно и безбоязненно [258] . Он нашел короля не во дворце, а в шалаше, сплетенном из ветвей, посреди шатров и бараков его воинов. Гильперик стоял; с правой стороны его был Бертран, епископ бордоский, а с левой Рагенемод, епископ парижский, пришедшие играть роль доносчиков на своего собрата. Перед ними стояла широкая скамья, уставленная хлебами, вареным мясом и различными блюдами, назначенными для угощения всякого нового пришельца; ибо обычаи и некоторый род придворного обряда требовали, чтобы никто, посетив короля, не уходил прочь, не вкусив чего-либо от стола его [259] .
258
Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 244.
259
Ibid.
Гильперик, видя мужа, которого он призвал в гневе, и зная непоколебимость его перед угрозой, притворился, чтоб лучше достигнуть своей цели. Изъявляя вместо досады кротость и шутливость: — «О, епископ» — сказал он: — «долг твой каждому воздавать справедливость, а вот я не могу ее от тебя добиться; напротив того, ясно вижу, потворствуешь ты неправде и оправдываешь пословицу: ворон ворону глаза не выклюет [260] ». Епископ не счел приличным вдаваться в шутку; но с почтением прежних подданных римской империи к верховной власти, почтением, которое, по-крайней-мере, в нем не подавляло ни личного достоинства, ни чувства независимости, он отвечал с важностью: «Кто из нас, о король, уклоняется от пути истины, тот может быть исправлен тобою; но если ты сам неправ, кто остановит тебя? Мы тебе говорим и, если угодно тебе, ты нам внемлешь; а неугодно, кто осудит тебя? Один Тот, кто рек, что Он само Правосудие [261] ». Король прервал его и отвечал: «Епископы все оправдывали меня; один ты не воздаешь мне должного; но я сумею обесчестить тебя в глазах народа, да узнает всякий, что ты муж неправосудный. Я соберу жителей Тура и скажу им: Возвысьте глас ваш на Григория и вопите, что он несправедлив и никому не дает правосудия; и пока они будут кричать это, я прибавлю: Я, король, не могу добыть себе от него справедливости; к`aк же, вы, сущие подо мною, себе ее добудете [262] ?
260
Ibid.
261
Ibid.
262
Ibid.
Такое лукавое лицемерие, под личиной которого всевластный человек старался явить себя притесненным, возбудило в сердце Григория презрение, с трудом им удержанное и придавшее его речи более сухое и высокомерное выражение. «Если я несправедлив, возразил он, то не ты знаешь это, а Тот, Кому открыта моя совесть и Кто читает в глубине сердец; а народные крики, которые ты возбудишь, не приведут ни к чему, ибо всякий будет знать, что они от тебя исходят. Но довольно; у тебя есть законы и уставы, изучай их со вниманием; и если не соблюдешь того, чт`o в них предписано, знай, что есть суд
263
Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 244.
Эти строгие слова подействовали на короля, и он, как-бы желая изгладить в уме Григория неприятное впечатление их, принял ласковый вид, и, указывая рукой на чашу с отваром, стоявшую между хлебов, мясных блюд и кубков, сказал: «Вот похлебка, которую я велел приготовить по-тв`oему; в ней ничего нет, кроме курицы и горсти серого гороху [264] ». Эти последние слова сказаны были с намерением польстить самолюбие епископа; ибо святые мужи того времени и вообще все, стремившиеся к христианскому совершенству, воздерживались от тяжелых мяс, как слишком сытных, и питались только овощами, рыбой и птицами. Григорий не дался в обман при этой новой хитрости и, покачав головой в знак отказа, ответствовал: «Пища наша должна быть в исполнении воли Божией, а не в наслаждении вкусными яствами. Ты, укоряющий других в неправосудии, дай обещание чтить законы и уставы, и мы поверим тогда, что ты домогаешься одной справедливости [265] ». Король, не желавший ссориться с турским епископом и в случае надобности не жалевший клятв, надеясь найти впоследствии какое-нибудь средство от них отвертеться, поднял руку и клялся, именем Всемогущего Бога, никоим образом не нарушать закона и уставов. Тогда Григорий взял хлеб и отпил немного вина, род гостеприимного приобщения, от которого нельзя было отказаться под чужим кровом, сильно не погрешив против вежливости и уважения. Примирившись, по-видимому, с королем, он с ним расстался и удалился в свое жилище, в базилику св. Юлиана, по близости от императорского дворца [266] .
264
Ibid.
265
Ibid.
266
Ibid.
В следующую ночь, когда турский епископ, отслужив всенощную, отдыхал в своем покое, услышал он сильный стук у дверей дома. Удивившись этому шуму, он послал вниз одного из своих служителей, который, возвратившись, доложил ему, что посланные от королевы Фредегонды желают его видеть [267] . Когда эти люди были впущены, то, сделав ему приветствие от лица королевы, объявили, что пришли просить его не противодействовать ее желаниям в деле, предоставленном решению собора. Они прибавили таинственно, что имели поручение посулить двести фунтов серебра, если он обвинит Претекстата, подав голос против него [268] . Турский епископ с обычным своим благоразумием и хладнокровием спокойно возразил, что он не один судья в этом деле, и что голос его, на какую бы сторону ни склонился, ничего решить не может. — «Истинно так» — отвечали посланные «ибо все другие уже дали нам свое слово; мы желаем только, чтобы ты не противоречил». Епископ отвечал с прежним видом: «Когда бы вы дали мне тысячу фунтов золота и серебра, и тогда нельзя было бы мне поступить иначе, как угодно Владыке; я могу обещать вам только согласиться с прочими епископами в том, на что они решатся по церковным уставам [269] ». Посланные ошиблись на счет смысла этих слов, от-того ли, что не имели ни малейшего понятия о церковных уставах, или потому-что вообразили, будто слово владыка относилось к королю, которого в обыкновенном разговоре означали этим простым титулом; рассыпавшись в благодарности, они удалились довольные тем, что могли передать королеве ответ, по их мнению удовлетворительный [270] . Ошибка их избавила епископа Григория от новых докук и доставила ему возможность отдохнуть до утра.
267
Ibid.
268
Ibid. — Двести фунтов серебра равняются, в сущности, 13,954, а относительно 149,300 франкам по исчислению Герарда.
269
Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 244.
270
Ibid.
Члены совета рано собрались на второе совещание, и король, совершенно оправившись от своей неудачи, явился туда в назначенное время [271] . Чтобы найти средство согласить данную им накануне клятву с желанием мщения, в котором королева продолжала упорствовать, он употребил все свои словесные и богословские познания; пересмотрел собрание уставов и остановился на первой статье, по которой епископ подвергался самому тяжкому наказанию, а именно низложению. Ему надлежало только обвинить руанского епископа в новом преступлении, указанном в этой статье, чт`o, впрочем, нисколько его не затрудняло, ибо, надеясь, как он рассчитывал, на единогласие собора, он дал себе полную свободу лгать и возводить поклепы. Когда судьи и подсудимый заняли те же места, как в предшествовавшем заседании, Гильперик начал говорить, и с важностью учителя, толкующего духовное право, произнес: «Епископ, уличенный в краже, должен быть отрешен от епископской должности; так постановлено в церковных уставах [272] ». Члены собора, удивленные таким приступом, в котором ровно ничего не понимали, спросили все вдруг, кто этот епископ, которого обвиняли в краже. — «Вот кто» — отвечал король, обращаясь к Претекстату с какою-то наглостью: «он самый; и разве не видали вы того, чт`o он украл у нас [273] »?
271
Ibid.
272
Ibid.
273
Ibid.
Они в самом-деле вспомнили две связки тканей и мешок денег, которые король показывал им, не объясняя, впрочем, откуда они явились и какое, по его мнению, имели отношение к обвинительным уликам. К`aк ни оскорбительно было для Претекстата это новое нападение, однако он терпеливо отвечал своему противнику: «Мне кажется вы должны вспомнить, что по отъезде Брунегильды из Руана я отправился к вам и объявил, что у меня остались на хранении вещи этой королевы, а именно пять больших и тяжелых тюков; что слуги ее часто являлись ко мне за ними, но что я не решался возвратить их без вашего согласия. Вы мне сказали тогда: сбудь с своих рук эти вещи; пусть они возвратятся той, кому принадлежат, чтобы из-за них не вышло у меня ссоры с племянником моим Гильдебертом. Возвратившись в мою епархию, я отдал служителям один из тюков, потому-что они не могли более унести с собой [274] . После того они опять приходили просить остальных, и я снова испрашивал соизволения вашего велелепия (magnificence). Вы мне отдали такой же приказ, как и прежде: Прочь, прочь все эти вещи, епископ; боюсь, чтоб они не возродили ссоры. — И я отдал им еще два тюка, а два другие остались у меня. Для чего же теперь клевещете на меня и обвиняете в краже, ибо тут дело о вещах не похищенных, а данных мне на сбережение [275] ».
274
Ibid.
275
Ibid.