Рассказы о временах Меровингов
Шрифт:
Гордясь таким успехом, королева увенчала свое преступление новой дерзостью, знаком невероятного презрения ко всему, что осмеливалось ей противодействовать. Она приказала всенародно схватить и представить себе крепостного раба, которого сама подкупила для исполнения злодейства и до того укрывала от преследований. — «Так это ты», — сказала она ему с притворным негодованием: «ты заколол Претекстата, руанского епископа, и породил клеветы, которые обо мне распространяют»? Потом приказала бить его при себе и выдала родственникам епископа, вовсе не заботясь о последствиях, как-будто человек этот ровно ничего не знал об умысле, которому послужил орудием [333] . — Племянник Претекстата, один из числа грубых Галлов, которые, подражая германским обычаям, дышали мщением и всегда ходили вооруженные подобно Франкам, овладел несчастным и подвергнул его пытке в собственном своем доме. Убийца не заставил ждать своих ответов и признаний: — «Я нанес удар» — сказал он: «и для того получил сто золотых солидов от королевы Фредегонды, пятьдесят от епископа Мелантия и пятьдесят от здешнего архидиакона; мне обещали, сверх-того, отпустить на волю меня и жену мою [334] ».
333
Ibid.
334
Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 331.
К`aк ни положительны были такие показания, однако ясно было, что они не могли привести ни к каким последствиям. Все общественные власти
335
Ibid.
336
Gregorii Magni papae I Epist. XXIX, apud. script. rer. gallic. et franc., т. V, стр. 29.
РАССКАЗ ПЯТЫЙ. История Левдаста, Турского графа. — Стихотворец Венанций Фортунат. — Монастырь Радегонды в Пуатье. (579 — 581).
Остров Ре, в трех лье от сентонжского берега, принадлежал, в царствование Клотера I-го, к поместьям королевской казны. Его виноградники, тощее произведение почвы, беспрестанно побиваемой морскими ветрами, находились в то время под надзором Галла, по имени Леокадия. У него был сын, которого он назвал германским именем Левдаста, вероятно в честь какого нибудь знаменитого и богатого франкского владетеля того края, или с целью доставить новорожденному полезное покровительство, или желая осенить главу его предзнаменованием высоких почестей и таким образом ласкаясь мечтами и надеждами отцовского честолюбия [337] . Родившись королевским рабом, сын Леокадия, едва выйдя из детства, попал в число юношей, набранных главноуправляющим поместьями короля Гариберта для поваренной службы [338] . Наборы такого рода часто производились по повелению франкских королей в семьях, населявших обширные их поместья; повинность эту должны были нести люди всех возрастов, всех состояний и даже знатного происхождения [339] .
337
Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 261. — Adriani Valesii Not. gall., стр. 469.
338
Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 261.
339
Ibid., стр. 289.
Молодой Левдаст, переселенный таким образом вдаль от маленького острова, на котором родился, отличился сперва от всех своих сотоварищей нерадивостью и непокорным духом. У него болели глаза и едкость дыма сильно его беспокоила; этим обстоятельством он, с большим или меньшим основанием, пользовался для своих отказов от повиновения. После бесполезных усилий приучить его к обязанностям службы, для которой его предназначали, приходилось или отправить его обратно, или дать ему другую должность. Решено было последнее, и сын виноградаря перешел из кухни в пекарню, или, как выражается его оригинальный биограф, от ступки к квашне [340] . Не имея более предлога, которым можно было отговариваться от прежней работы, Левдаст прибегнул к скрытности и казался чрезвычайно довольным своей новой обязанностью. Он исполнял ее несколько времени с таким рвением, что успел усыпить бдительность своих начальников и смотрителей; потом, воспользовавшись первым удобным случаем, бежал [341] . За ним погнались, привели его назад, но он снова бежал, и так до трех раз. Исправительные меры плетьми и тюремным заключением, которым он, как беглый раб последовательно подвергался, найдены были против такого упрямства недостаточными, и на Левдаста наложили последнее и самое строгое наказание: его заклеймили надрезом на ухе [342] .
340
Ibid., стр. 261.
341
Ibid.
342
Ibid.
Хотя такое увечье делало побег его затруднительным и менее надежным, однако он опять убежал рискуя не найти нигде пристанища. Проскитавшись из стороны в сторону, в постоянном страхе поимки, потому-что носил видимый для всех знак своего рабства, и утомленный такой тревожной и бедственной жизнью, он наконец отважился на самое смелое предприятие [343] .
В то время король Гариберт только-что женился на Марковефе, дворцовой прислужнице, дочери чесальщика шерсти. Может-быть, Левдаст имел какие нибудь сношения с семейством этой женщины; может-быть, просто положился на доброту ее сердца и сочувствие к старому товарищу рабства; как бы то ни было, но вместо того, чтоб идти вперед как можно далее от королевского жилища, он воротился и, скрываясь в соседнем лесу, выжидал случая представиться новой королеве потихоньку от слуг, которые могли его увидеть и схватить [344] . Ему удалось, и Марковефа, тронутая мольбами, приняла его под свое покровительство. Она поручила ему присмотр за лучшими своими лошадьми и избрала его из своей прислуги в звание марискалька, mariskalk, как говорили на древне-германском языке [345] .
343
Ibid.
344
Ibid.
345
Ibid. — Lex. Aleman. tit. LXXIX, § IV. — Lex. salica, tit. II, § VI.
Левдаст, ободренный этим успехом и такой неожиданной милостью, вскоре перестал ограничивать свои желания настоящим положением и, простирая виды свои выше, стал добиваться главного начальства над конскими заводами своей покровительницы и титула конюшего графа, звание, которое варварские короли заимствовали от императорского двора [346] . Он достиг этого в короткое время, благодаря своей счастливой звезде, потому-что имел более дерзости и самохвальства, нежели тонкого ума и настоящего искусства. На этом месте, равнявшем его не только с свободными людьми, но даже с благородными Франками, он совершенно позабыл и свое происхождение,
346
Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 261. — Дюканж, Gloss. ad script. med. et infim. latin. под словом comes.
347
Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 261.
348
Ibid.
349
Ibid.
Должность графа, в том виде, как она существовала в Галлии со времени завоевания ее Франками, соответствовала, по их политическим понятиям, должности судьи, которого они называли на своем языке графом, graf, и который, в каждом округе Германии, производил уголовную расправу, в присутствии родоначальников или именитых мужей округа. Враждебные отношения победителей к жителям завоеванных городов побудили присоединить к этой судейской должности военные права и диктаторскую власть, которую лица, действовавшие от имени франкских королей, почти всегда употребляли во зло, или по жестокости характера, или по личным расчетам. Это был род варварского проконсульства, поставленного в каждом значительном городе над прежними муниципальными учреждениями, но без всякого старания согласовать их между собой. Эти учреждения, не смотря на их отдельность, были однако достаточны для сохранения порядка и внутреннего мира, и жители галльских городов более страшились, нежели радовались, когда королевское послание возвещало им о приезде какого нибудь графа, присланного управлять ими по их обычаям и блюсти правосудие. Таково было, без сомнения, впечатление, произведенное в Туре прибытием Левдаста; и отвращение граждан к новому судье не могло не возрастать со дня на день. Он был безграмотен, без всяких сведений в законах, которыми должен был руководствоваться, и даже не имел той прямоты ума и природной справедливости, которая, хотя и под грубой корой, однако встречалась в графах зарейнских округов.
Свыкшийся сперва с бытом рабов, а потом с буйной жизнью вассалов королевского двора, Левдаст не имел ничего общего с той старинной римской образованностью, с которой предстояли ему частые сношения, кроме страсти к роскоши, пышности и плотским наслаждениям. Он вел себя в новой своей должности, как-будто получил ее собственно для себя и в удовлетворение своих беспутных наклонностей.
Вместо того, чтоб учредить в городе Туре порядок, он посеял там смуты своей запальчивостью и распутством; брак его с дочерью одного из богатейших тамошних жителей не сделал его ни умереннее, ни осмотрительнее в поведении. Он был жесток и высокомерен с мужчинами; распутство его не щадило никакой женщины, лихоимство далеко превзошло все, чего могли ожидать от него [350] . Он употреблял всю хитрость своего ума на то, чтобы вовлечь богатых людей в неправые тяжбы, в которых сам бывал посредником, или взвести на них ложные обвинения и воспользоваться пенями, которыми он делился с казной. Посредством взысканий и грабительства он очень-скоро увеличил свои богатства и накопил у себя в доме много золота и сокровищ [351] . Такое счастие и безнаказанность продолжались до кончины короля Гариберта, последовавшей в 567 году. Сигберт, на долю которого достался город Тур, не питал к прежнему рабу такой благосклонности, как старший брат его. Напротив того, неблаговоление его было так сильно, что Левдаст для безопасности поспешно оставил город, бросив все имущество и большую часть своих сокровищ, которые были захвачены или разграблены людьми австразийского короля. Он искал пристанища в королевстве Гильперика и присягнул на верность этому королю, принявшему его в число своих литов [352] . В-продолжение этой невзгоды, бывший турский граф жил в Нейстрии гостем во дворце, переезжая за двором из одного поместья в другое и занимая место за обширным столом, за который садились, по старшинству лет и звания, королевские вассалы и застольники.
350
Ibid.
351
Ibid.
352
Ibid.
Через пять лет после этого побега графа Левдаста, король Сигберт возвел в епископы города Тура, по просьбе горожан, Георгия Флоренция, принявшего, при поставлении своем, имя Григория; уважение и любовь их он приобрел в то время, когда из Оверни, своей родины, приходил на поклонение ко гробу св. Мартина. Этот муж, которого характер виден из предшествовавших рассказов, был, по своему религиозному рвению, любви к священному писанию и строгой нравственности, одним из самых совершенных представителей высшей христианской аристократии Галлов, среди которой некогда блистали его предки. С самого водворения своего на турском епископском престоле, Григорий, в силу политических преимуществ, соединенных в то время с званием епископа, и по личному своему значению, пользовался верховным влиянием на городские дела и действия подчиненного ему сената. Но блеск этого высокого положения должен был искупаться трудами, заботами и опасностями без счета. Григорий вскоре испытал их. В первый год его управления, город Тур занят был ратниками короля Гильперика и тотчас же отнят войсками Сигберта. В следующем году, Теодеберт, старший сын Гильперика, так опустошал берега Луары, что граждане Тура, пораженные ужасом, принуждены были вторично покориться нейстрийскому королю [353] . Кажется, что Левдаст, пытаясь поправить свое состояние, участвовал в этом походе или как начальник дружины, или в числе отборных вассалов, окружавших юного королевского сына.
353
Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 261. — См. рассказ второй.
Теодеберт, вступив в город, который он привел к покорности своему отцу, представил бывшего графа епископу и муниципальному сенату, сказав, что было бы не худо, если б город Тур снова подчинился тому, кто с благоразумием и твердостью правил им при прежнем разделе [354] . Независимо от памяти, оставленной Левдастом в Туре, и притом такой, от которой возмущалась честная и благочестивая душа Григория, этот потомок знаменитейших сенаторских фамилий в Берри и Оверни, вполне разделявший взгляд современного ему общества не мог без отвращения видеть на месте, столь близком к его собственному, ничтожного человека, носившего на теле своем неизгладимый знак рабского происхождения. Но предложение юного вождя нейстрийского войска, как ни казалось снисходительно, было приказанием; для спасения города, которому угрожал грабеж и сожжение, надлежало подчиниться прихоти победителя, чт`o и было исполнено турским епископом с тем благоразумием, постоянный пример которого представляла вся его жизнь. Желания важнейших граждан, казалось, согласовались с намерением Теодеберта восстановить Левдаста в его звании и почестях. Восстановление это не замедлилось, и чрез несколько дней сын Леокадия получил из нейстрийского дворца грамоту о своем назначении, содержание которой, как видно из официальных документов того времени, странно противоречило его характеру и поведению:
354
Ibid.