Рассказы-путешествия
Шрифт:
А вот и первая горсть песка под колесами. И еще горсть песка, брошенная на крутом спуске чьей-то невидимой заботливой рукой.
Водитель облегченно вздыхает и зубами вытаскивает папиросу из пачки «Беломора».
Остался далеко позади Верхний Олонец. Не то. Однако слово «Олонец» уже показалось. Долго едем вдоль реки Олонки. Она, как нитка размотавшегося клубка, должна привести нас в Олонец. И, держась за нее, как в сказке, мы въезжаем в город.
Таким ли я представляла его себе? Пожалуй, не совсем. Более тесным, однотипным. В большей степени городом,
Более провинциальным, что ли, как все города, расположенные вдали от главных магистралей страны – авиалиний, основных железных и даже шоссейных дорог…
Город, куда привела нас нитка Олонка, и правда был похож на размотавшийся клубок. Он вился, извивался, петляя, повторял очертания двух рек, Олонки и Мегреги, сыгравших в Олонце свадьбу и дальше бегущих уже одной водой в Ладожское озеро.
– Вот так и живем, милая, – сказала мне женщина в сером пуховом платке, администратор гостиницы. – Хочется прямо пойти, а речка хочет крюк сделать. Она хочет крюк сделать – и нам приходится. Семь мостов, милая, в городе, и два еще строятся!..
Итак, мы в городе на семи мостах. А на улицах деревянные мостки в четыре досточки, скользкие сейчас, в пору гололеда.
Вспоминаю невольно Сибирь, юность и тот, мой любимый, город на Томи, его дощатые тротуары в заледеневших расплесках колодезной воды.
Гостиница, где поселились мы с Нонной, бревенчатая, обшитая тесом, выкрашена в мягкий салатный цвет. На салатном четко белеют наличниками плоские окна. Старые тополя у входа. Тишина.
Только постреливают в круглой железной печке березовые дрова. Этот уютный треск будет сопутствовать нам повсюду, даря свое тепло.
А что есть ценнее тепла для человека в чужом городе в холодную пору года?..
В нашем номере никелированные кровати с сетками, стол и тумбочка с зеркалом. Два чайника – большой и маленький, для заварки.
Осматриваюсь. Чего-то недостает. И наконец понимаю – настольной лампы. Спускаюсь вниз, спрашиваю у дежурной лампу.
– Сейчас нет, милая, – говорит она. – Все гостям роздали. Вечером обойду комнаты, спрошу. Может, кто обойдется, дак-ну!..
Северяне не любят досказывать то, что и так ясно. Где-то посреди фразы они обрывают себя словечками «ну» и «дак», ставя их, как перегородки, в самых неожиданных для собеседника местах.
А иногда словечки эти заменяют и самую фразу. Какие только смысловые значения и оттенки не кроются за основательным, протяжным олонецким «ну-у»! Чаще всего это согласие, немногословное подтверждение.
– Нынче мороз на улице.
– Ну-у.
– Мальчик, ты здешний?
– Ну-у.
– Дедушка, к вам гости…
– Ну-у.
Перекусив в гостиничном буфете, разбираем вещи, прячем чемоданы в стенной шкафчик.
– Вот тебе и Олонец, – говорит Нонна. – Сказано было, приезжай весной!
Она как будто чувствует себя виноватой, что завезла меня сюда, – я кажусь ей разочарованной. На самом деле я просто привыкаю к новому Олонцу, не тому, что построило воображение.
– В музей сегодня пойдешь?
– Нет, не сегодня.
– Может, хочешь со мной? Посмотришь новую больницу.
– В другой раз.
Ей кажется, что меня надо развлекать. А мне просто надо побыть одной.
– Ладно,
Ей пора идти. Ее ждут.
Она проводит по губам розоватой помадой, повязывает голову шарфиком, натягивает пальто. И вот передо мной уже Нонна Адамовна, врач-консультант из областной больницы.
– Покедова, – говорит она. – Не скучай, подруга. В восемнадцать ноль-ноль будь как штык на месте. Поведу тебя в местную, значится, ресторацию…
И она исчезает за дверью. В коридоре слышны ее шаги. Ее здесь ждут. Меня здесь не ждет никто.
За окном мост через Олонку. (А может, это Мегрега?) Один из семи мостов (два еще строятся!). За мостом, на высоком берегу, вытянулся ряд домишек. Типичная северная деревня. А универмаг против входа в гостиницу? Большие цельные окна с неоновым светом и табличкой на двери: «Закрыто на учет»? А деревянные мостки? А финские, цвета темного кирпича, дома в белых квадратах наличников? А старинные губернские дома с высокими заборами?
Все это кружится, извивается, подчиняясь очертаниям берегов. И все это вместе есть Олонец.
Как же все-таки называть его – Олонец или Олонец?
Поэт Северянин рифмовал когда-то «Олонца» и «Солнца», но полного доверия к нему у меня не было. Чего не сделают поэты ради звучания стиха!
Олончане же ударяли по-всякому – и так, и эдак.
Брожу по городу, вглядываюсь в лица. Как будто ищу кого-то. Стою на мосту – над Олонкой или Мегрегой? Еще не знаю. Просто стою и смотрю вокруг. Берега отражаются в воде. Школьники идут по деревянному мосту, по деревянным мосткам. Девочки-карелочки, круглолицые, скуластые, с одинаковыми вздернутыми носами. И русские девушки. Их прямые, по последней «западной» моде, не заплетенные в косы русые волосы падают до плеч, не придавая им ничего западного, а только подчеркивая иконописность. Удивительно, как в некоторых краях сохранился, не исчез этот древний прекрасный женский лик!..
Девчонки идут, помахивая портфелями. Обсуждают конкурс-фестиваль эстрадных песен – его передавали вчера по телевидению.
– Я, например, ожидала большего, – говорит одна.
Небо за рекой уже багровеет. На красном его, пожарном фоне черный силуэт каланчи с дозорной вышкой.
Десять лет назад, в Вологде, я увидела похожие на детское лото дощечки под номерами домов. На дощечках – картинки: где – лестница, где – топорик, где – ведро. Мне объяснили, что это на случай пожара. Загорится где-то, и люди бросятся на помощь из своих домов – кто с лестницей, кто с ведром, кто с топориком…
И мое воображение мгновенно нарисовало картину народного бедствия и великую человеческую солидарность, символом которой являлись эти бесхитростные знаки.
Морозный закат в Олонце с черным силуэтом пожарной вышки наводил на мысли о прошлом. Вспоминалась история: война со шведами, революция, Отечественная война…
Но в музей по-прежнему не хотелось. Я как будто нарочно тянула, откладывала то, ради чего приехала сюда, – встречу с олонецким чудом…
Я слыхала о нем еще в Москве. Возможно, от той же Нонны. Я слыхала, что живет в Олонце человек, собравший удивительную коллекцию русской старины.