Рассказы Старого Матроса
Шрифт:
Травма не отразилась на умственных способностях Петровича. Он рассчитал точно — две блестящие спины появились чуть ли не под самым форштевнем китобойца. Выстрела ждали, и всё-таки пушка ахнула почти что внезапно. Линь гибкой змеёй мелькнул в воздухе, и гарпун вошёл под плавник одному из китов. Система амортизаторов спружинила, гася рывок раненого животного. Глухо бухнула разорвавшаяся гарпунная граната — звук от её взрыва в теле кита негромкий.
— Хорошо попал… — прокомментировал старпом, не отрываясь от бинокля. — И добойного
И действительно, раненый морской зверь дёргался недолго. Заурчала лебёдка, подтягивая тушу с бессильно свесившимися грудными плавниками к борту охотника.
— Ещё одного возьмём — и всё на сегодня. Можно будет пораньше…
Старпом не договорил. Возле самого борта с каким-то хрюкающим звуком вынырнул кит — тот, второй. Серое тело прошлось по стальной обшивке охотника впритирку, сдирая со своей кожи обильно усеявшие её ракушки морских паразитов. Кит ткнулся рылом в почти уже подтянутое к борту мёртвое тело сотоварища, словно желая оттолкнуть его прочь от железной стенки. Ещё раз… И ещё…
— Вот это да… Самку взяли, что ли?
Да, такое порой случается. Если из пары китов на гарпун попадает самка, то самец, если он рядом, никуда уже не уйдёт. Он ничего уже не может сделать, он абсолютно бессилен перед сталью корабельного корпуса, перед мощью машин и перед хитроумным убойным механизмом гарпунной пушки, но он уже не уйдёт.
— Если беременная, то засчитают за двух… — вслух рассуждал старпом. — Это мы тогда потеряем рублей эдак…
На промысле заработок китобоев (как и рыбаков, и зверобоев) сдельный — от пая. А пай — это производная от общего веса сданных на берег китов. Если учесть, что квоту (те самые сто шестьдесят девять голов) превысить ни в коем случае нельзя, — за этим бдительно следит находящийся на борту китобойца инспектор, — то понятно, что засчитанный за полновесного взрослого кита ещё не рождённый детёныш-китёнок — это явный убыток. Никакие другие мысли, похоже, светлую голову нашего старпома в данный момент не посещали.
А кит тем временем продолжал тщетные попытки вызволить подругу. Вот только попытки эти вряд ли вызывали чувство умиления у кого-нибудь из команды «Звёздного». Хотя — кто знает! Китобои не очень любят выражать свои эмоции вслух, сентиментальность — это не их профессия…
— Петрович! Ну чего ты там, бери этого! — рыкнул в микрофон наш словоохотливый и неугомонный старпом.
Советы гарпунёру на охоте вообще-то не подают — с этим строго, — однако на сей раз Петрович смолчал. Безутешный кит-вдовец обречён — это ясно, как полярный день. Он так и будет крутиться у судна, напрашиваясь на гарпун. Так зачем попусту жечь топливо и тратить время, гоняясь ещё за кем-то?
Помощник гарпунёра уже перезарядил пушку. Парень он здоровенный, и снаряжённые пятипудовые гарпуны таскает, как перышки. Петрович чуть помедлил и решительно взялся за рукоять своего промыслового инструмента…
В упор промахнуться трудно. Гарпун вонзился на всю длину — так, что линь торчал прямо из тела кита, словно неправдоподобно толстенная нитка. Вот и всё, Ромео ты наш морской млекопитающий…
Законы природы есть законы природы. В видовой памяти серых китов записана информация о куда более высокой ценности самки для выживаемости всего китового племени. Она вынашивает своего одного-единственного детёныша восемнадцать месяцев, а потом кормит его молоком и оберегает от всех мыслимых и немыслимых опасностей огромного и жестокого мира, пока китёнок не подрастёт. Так что роль самца — с этой точки зрения — совсем невелика.
Отмечены случаи, когда из пары загарпунивали кита-мужика. Китиха в этих случаях отнюдь не изображала рязанскую княгиню Евпраксию, которая после гибели в ставке Батыя мужа своего, князя Фёдора, выбросилась из окна высокого терема с ребёнком
Киты — не люди, и подходить к ним с человеческими мерками нельзя.
Как становились «бичами»
Считается, что термин «бич» происходит от английского слова «beach» — пляж (берег в широком смысле слова). «Бичами» или, точнее, «бичкомерами» (от английского выражения «beach comer» — «приходящий на берег») называли безработных моряков, списанных с корабля на берег и ожидающих места на каком-нибудь судне, где их труд будет востребован.
У нас бичами тоже называли моряков, но не безработных в полном смысле слова (как известно, безработицы в Советском Союзе не было), а находящихся в резерве в ожидании направления на пароход. Ожидание это, как правило, слишком долгим не бывало, да и кое-какие деньги за время пребывания в резерве платили. Поэтому определение «бич» в этом случае носило скорее ироничный характер. Однако существовали и другие, настоящие бичи, подпадавшие под печально известные аббревиатуры «бомж» и «боз» («без определённого места жительства» и «без определённых занятий»). Местами обитания бичей являлись в основном портовые города Севера и особенно Дальнего Востока, так как бич — это тот же бомж, только бомж с водоплавающим прошлым. А механизм превращения человека в бича был предельно прост.
На Крайний Север и на Дальний Восток завербовывались по контракту — как минимум на три года. Своей рабочей силы в этих местах с суровым климатом и тяжёлыми условиями жизни и быта никогда не хватало, а флот — особенно рыбопромысловый — остро нуждался в кадрах. Вот и ехали лёгкие на подъём люди со всех концов Советского Союза на край света, наслушавшись воспевавших длинный рыбацкий рубль сладкоречивых вербовщиков.
Рубль этот и в самом деле имел солидную длину, однако доставался совсем не просто. Многомесячная тяжёлая и однообразно-отупляющая работа в холодном штормовом море на борту малокомфортабельной (а зачастую и малоразмерной) железной коробки требовала сил, здоровья и нервов. Усталость накапливалась, и людям требовалась разрядка. И по окончании промыслового рейса, получив в кассе какой-нибудь сахалинской или магаданской рыбкиной конторы немалые деньги, вернувшийся с моря народ пускался в разгул. У подавляющего большинства моряков семьи жили за тридевять земель, и попасть в пограничные зоны на окраинах страны жёнам было не так просто. И самим морякам далеко не всегда удавалось побывать дома — промежутки между рейсами были недолгими, и лететь туда-обратно через весь Союз ради нескольких дней представлялось не слишком разумным (не говоря уже о стоимости такого путешествия).
Праздник жизни обычно начинался в ресторанах, а продолжался (и заканчивался) по квартирам, убогим домикам, а то и вовсе по многокомнатным (точнее, многокаморочным) баракам. Хозяйки подобных злачных мест прилагали все усилия, чтобы выдоить угодившего в их тенёта до последней копейки: ублажали, кормили (естественно, за его же деньги) и бегали в ближайший магазин за спиртным, как только запасы горячительных напитков начинали иссякать.
Конечно, далеко не все отдыхали именно так, но многие — сладкая трясина затягивала. А потом подобное межрейсовое времяпровождение входило в привычку. Поначалу люди занимались самообманом: ну ещё рейс, закончится контракт, заработаю, наконец, деньжат — и домой! Но один рейс сменялся другим, а деньги уходили гораздо быстрее, чем приходили, и всё начиналось сначала.