Рассказы Старого Матроса
Шрифт:
И капитан, конечно, прав — на его месте сам Виктор наверняка поступил бы точно так же: не хватало ещё в довесок ко всем капитанским заботам грузить себе голову беспокойством о пьянках команды! Да, действия капитана по отношению к проштрафившемуся подчинённому оправданны, и строить из себя незаслуженно обиженного нечего. Однако имелось одно «но»…
Отец-командир вызывал у Виктора чувство глухой неприязни вовсе не из-за своих карательных действий по отношению к нему, Виктору Корнееву. Дело в том, что капитан принадлежал к категории людей старой социалистической закваски, которых в изобилии штамповал конвейер по производству «человека нового типа», а подобных персонажей Виктор не переваривал органически. Кэп неплохо вписался
Вкусная еда в рейсе — это одно из немногих удовольствий, коих люди в море лишаться не должны. А когда четыре с лишним месяца питаешься одной бараниной с рисом, да при этом постоянно выслушиваешь жалобы прячущего хитрые глазки кока на дороговизну продуктов на берегу…
Вот только не надо тарахтеть as а prick in empty canister! [4] Рассказывайте эти душещипательные истории кому другому, а не опытным морякам, видевшим на своём веку не один пароход, не одного капитана и не одного кока! На прошлом контракте, на контейнеровозе той же самой компании, кормёжка была на порядок лучше: на столах были и виноград, и мороженое, и даже креветки. У шипшандлеров в том же Сингапуре или в Индии всё можно купить, не выходя за пределы отпущенных на питание сумм — если, конечно, суммы эти не ужимать с вполне определённой целью, слегка прикрытой удобным словечком «экономия». Знаем мы, откуда ноги растут — в данном случае бараньи…
4
Желающие могут посмотреть перевод этого вкусного выражения в англо-русском словаре. Только следует обратить внимание, что «укол» — это лишь одно из значений слова «prick».
На пятом месяце рейса у людей многое может вызвать раздражение, а уж что касается еды… Тем более, что поделать с этой паскудной ситуацией ничего было нельзя, даже не рекомендовалось — во избежание нежелательных оргвыводов — чересчур громко распространяться на эту тему: служба внутренней информации начальства на судах с русскими экипажами (пусть даже под либерийским флагом) сохранилась нетленной с советских времён. И действовала эта информационная служба по принципу «на баке пукнул, на корме сказали: обкакался», так что… А если у тебя у самого рыльце в пушку…
В последнее время Виктор избегал появляться в кают-компании, когда там ел капитан. Но на этот раз они обедали вместе, хоть и за разными столами, строго следуя субординации. Виктор дохлёбывал суп, удерживая так и норовящую спрыгнуть на палубу тарелку, когда услышал голос смаковавшего второе блюдо капитана:
— Эх, и хороша же баранинка! Удачно мы закупились в Австралии…
В глазах потемнело. Виктор осторожно разжал пальцы, стиснувшие вилку, — ни в чём не повинный столовый прибор жалобно звякнул о столешницу — и опустил веки. И тут перед глазами моряка возникла странная картинка.
…Какая-то оживлённая городская улица, похожая на бразильскую (ему уже доводилось бывать в стране, где так много диких обезьян), много людей и много машин, резво снующих туда-сюда по проезжей части: в Бразилии правила уличного движения — понятие несколько эфемерное. И посередь всего этого живописного антуража по тротуару важно шествовал капитан в сопровождении кока и двух матросов, натужно волочащих объёмистые пакеты: продотряд, понятное дело. А потом…
Автомобиль вылетел неизвестно откуда. Наверно, водитель не справился с управлением, или в его кадиллаке образца тысяча лохматого года что-то отказало: но так или иначе, машина вылетела на тротуар и врезалась прямёхонько в
Людей раскидало, словно тряпичных кукол. Кто-то закричал, народ засуетился, забегал, а виновница торжества застыла, уткнувшись покорёженным капотом в белую стенку дома, едва не въехав в витрину какой-то лавчонки…
Капитана подняли на ноги, осторожно поддерживая грузное тело с двух сторон. Похоже, он не очень сильно пострадал, вот только на левой стороне его лысоватой головы красовался и набухал солидный кровоподтёк…
В груди у Виктора вспух горячий ком, лопнул и покатился вверх, к горлу. Корнеев резко встал, оставив нетронутой баранинку с чечевицей, и ушёл к себе в каюту. Там он долго лежал на спине, глядя в белый подволок, и спохватился только тогда, когда на часах было уже без пяти минут час. Пора в машину — обеденный перерыв кончился…
Собственно говоря, этот порт и портом-то назвать было нельзя — так, портопункт. Метров на триста пятьдесят в море вытянулся хлипкий Т-образный причал, оборудованный ленточным транспортёром. У поперечной перекладины этого громадного «Т» едва хватило места для тридцатишеститысячетонной туши «Бехтерева», а по транспортёру на берег бесконечным потоком шла и шла руда из бездонных трюмов балкера, ссыпаемая в приёмные бункера грейферами его палубных кранов. Не порт, а недоразумение…
На берегу тоже ничего примечательного не наблюдалось — до города как такового отсюда километров тридцать. Кособокая будка с сонным охранником, поставленная тут просто ради приличия, а дальше начинался самый настоящий «шанхай» — скопление каких-то убогих жилых строений, сооружённых, похоже, из всего мало-мальски пригодного для строительных целей материала. И всё-таки это был берег, которого моряки не видели чуть ли не месяц. До города на такси можно добраться за каких-то полчаса, а там всё, что твоей душеньке угодно: и кабачки, и дискотека, и не слишком неприступные девушки — продукт латиноамериканского темперамента, помноженного на дикую местную нищету. Правда, в здешних злачных местах можно и на неприятность нарваться — вроде кастета в лоб или ножа в бок, — но не заметно, чтобы это обстоятельство сильно влияло на энтузиазм матросов. Русским, конечно, далеко до филиппинцев — те вообще разделяют все порты захода на плохие и хорошие исключительно по уровню цен на интимные услуги аборигенок, — однако россияне ведь тоже люди-человеки со всеми присущими этим существам слабостями…
Виктор на берег не ходил вполне сознательно: зачем усугублять своё и без того шаткое положение? Случись что — всё, кранты, приговор окончательный и обжалованью не подлежит. Да и не так долго осталось до окончания контракта: выгрузимся здесь, в следующем бразильском порту (кажется, в Витории) возьмём сою на Штаты, а там на крыло — и домой. И в этот последний вечер — выгрузка заканчивалась, и на утро намечался отход — он остался верен себе. Но к третьему механику на огонёк всё-таки заглянул — не сидеть же в четырёх стенах своей уже осточертевшей за пять месяцев рейса каюты. Выпили, но в меру, — бутылку бренди-бокарди на троих — поболтали и разошлись по койкам. Виктор защёлкнул за собой дверь каюты (на стоянке так всегда поступали по ставшей автоматической привычке) и лёг спать.
Первым чувством, посетившим его поутру, было чувство некоторого удивления: пароход по-прежнему стоял у причала, и ночью на отход Корнеева никто не будил. Странно…
Спустившись в машинное отделение и взглянув на белые, неестественно напряжённый лица соплавателей, он сразу понял: что-то стряслось.
— В чём дело? Чего стоим? Погода нелётная?
— А ты что, ни хрена не знаешь? — вот ведь дивная привычка отвечать вопросом на вопрос!
— Я вообще-то тихо-мирно спал и никого не трогал, — пояснил Виктор.