Рассказы
Шрифт:
Толпа пела:
Жизнь сложна, Умереть непросто. Висишь в петле — Считай до ста. Считай слонов И дни до отпуска. Смотри в окно — Умереть непросто.— Давайте к конкретике, — сказал Степан Алексеевич, — не волнуйтесь, у меня большой опыт
— Но я же не умирающий, — не понял Узник, — я же живой.
— Это несущественно. Никто же не в силах предотвратить вашу смерть. Значит, вы — умирающий. Просто в хорошем состоянии.
— Так это любой тогда, — опять зарыдал Узник.
— Поняли наконец-то.
Нас стали раскачивать. И вдруг батюшка вскрикнул:
— Что это?!! Не стреляйте!
Узник протягивал ему пистолет.
— Ради Бога!.. Меня даже похоронить некому… Пусть все закончится сразу. А потом вы меня похороните здесь, над рекой… Пожалуйста!..
Степан Алексеевич оттолкнул руку с пистолетом и закричал:
— Вам надо грех с души снимать, а вы знаете, чем сейчас занимаетесь? Вводите во искушение!
— А что мне делать?!! — закричал в ответ Узник. — Самому, что ли?
— Ради Бога!.. То есть не смейте! Это грех!
— А последнее желание? Ведь если сейчас — в Пункт, у меня никаких прав там не будет, мне объяснили!!! Думаете, мертвецам не нужны права?
— Успокойтесь!.. Да, дискриминация — это плохо, но…
— Но никто не подвергается большей дискриминации, чем мы! — сказал Вася и взглянул в глаза батюшке, — любой камень живее нас. А вдруг меня сожгут, а вдруг голову отрубят? Вы когда-нибудь видели отрубленную голову?.. Как вам объяснить… Вот отрубленная рука — это рука, нога — нога, но отрубленная голова — ничто.
Степан Алексеевич выбежал из исповедальни. Толпа замолчала. Я выглянул наружу. Кольцо из бойцов ОПСВНСП рассыпалось, а грузовик был зажат со всех сторон толпой. Ждали сигнала. Апрельские сумерки спустились на церковный двор холодно, тяжело. Русин сорвал футболку (БУРС, ст. 3, ч. 5), ребра заходили под кожей. Спокойно начал:
Шесть крыл своих пустив по ветру, Я над пустынею летал И лишь на сотом километре Вдруг человека повстречал.Я не знал, что делать. Я знал, что у каждого стихотворения есть конец. И когда закончится это, толпа кинется на грузовик и разорвет Васю. Он был прав: никто не подвергается большей дискриминации, чем мертвые.
Лицом прекрасен, нелюдимый И со слезою на щеке, Шел человек тропой незримой К незримой цели вдалеке.Русин излучал свет. Как всегда, он был подключен к космическому каналу какой-то завораживающей, мерзкой энергии.
Власы послушные,Людей закачало. Я понял, что стою уже снаружи, рядом с кабиной. Открыл дверцу, сел. Сжавшись от ужаса, ксендз вцепился в руль. Русин достиг кульминации, завыл высоко:
И вот тогда я дать надежду Душе заблудшей поспешил: Служенье хамам и невеждам Вдали от собственной души.— Заводи, — сказал я ксендзу и показал удостоверение ФСОЗОП. Ему было все равно кого бояться, он завел. Русин пропел последние слова:
И я сказал: «Пойми, как сложно, Едва начав, закончить путь. И обходя все то, что можно, Все, что нельзя, не позабудь.Это был он, конец стихотворения. Ну, хорошо… Спасибо, что не хокку. Люди полезли на грузовик. Мы газанули резко. Кто-то попадал, кто-то в страхе расступился, кто-то, когда проносились через ворота, даже попытался запрыгнуть в кузов с ограды и деревьев.
Понеслись в темноте под горку по ужасной, раздолбанной улице Ермака. Пролетели два светофора на красный, увидели реку. За нами гнались. Рев полицейских машин был слышен сзади на дороге, а к берегу сбегались сотни фанатов: пока мы петляли, они сбежали через огороды. В машину полетели камни, попали в фару.
Прорвались, заехали на мост. Оставшаяся на противоположном берегу часть фанатов встала горсткой на выезде и не пускала нас.
— Дави! — закричал я, но ксендз сбавил газ.
— Не могу…
Фанаты с обеих сторон моста двинулись к нам. Я выбежал наружу, вытащил Васю.
— Прыгаем!
Взявшись за руки, полетели вниз. Упали в воду, как на твердый асфальт, заорали от боли. Потом стало очень холодно, потерялись в черной ночной реке. Отплевались, увидели друг друга. За нами не решились прыгать, побежали вдоль берега.
— Греби! — закричал я, и мы поплыли вниз по течению. Совсем недалеко был другой мост, железнодорожный. Река понесла нас, разнося и снова сталкивая нос к носу. Выбрались на берег.
— На мост! — крикнул я.
Преследователи были близко, но товарный тоже близко. Повезло. Состав сбавил ход, мы запрыгнули в открытую лохань с углем. Упали без сил. Поезд нас унес далеко. Что за бортом — не было видно, и над головой — тоже ничего. Ночь принесла тучи. Мы лежали в этой теплой спасительной могиле продрогшие, черные, спасшиеся.