Рассказы
Шрифт:
— Вот так, сынок, — сказал отец, — ты понял?
— Да, — ответил Пранас, — но не очень. Как-то все запутанно. Ты объясни понятно: что такое бифштекс, при чем тут я и зачем нужно ради этого всего просыпаться среди ночи? Может быть, утром, на лугу? Я так люблю слушать твои истории во время завтрака.
Отец хотел сказать что-то еще, но потом просто улыбнулся и еще раз ткнулся в бок мокрым носом. Пранас положил голову на копыта и сладко засопел. Стало только немного обидно, что утро наступит скоро.
Он
— Как же так, папа, — спросил Пранас, — меня съедят?
— Да, — ответил отец, — съедят.
Потом какое-то время Пранас молчал и жевал безвкусный клевер.
— Я не хочу, — сказал он, — я сбегу.
— Куда? — спросил отец.
— В лес, например.
— В лесу ты умрешь от голода и холода, но еще быстрее тебя съедят волки.
— Хорошо, тогда в город.
— Там тебя поймают в первый же день и сразу отправят на бойню.
— Получается, нам некуда сбегать?
— Да, сынок. Кроме Нашей планеты! Там живут души всех съеденных коров.
— Всех-всех-всех?
— Конечно! Души летают над лугами, а луга — сочные, зеленые, их много, там вообще — одни луга.
Пранас продолжал жевать, и уже не потому, что хотелось есть (есть уже точно не хотелось), а чтобы не привлекать внимания Игнаса.
— Мечисловас знал обо всем, когда уезжал в город?
— Конечно, сынок, я рассказал ему.
Значит, он знал и не попрощался!.. Грустно так улыбнулся, ткнулся в бок губами и пошел вместе с остальными бычками в грузовик.
— Я же еще очень молодой, — сказал Пранас, но отец не ответил, потому что все уже было сказано.
Пригнали стадо с соседнего хутора. Жалмарге улыбнулась издалека так ласково, как никогда даже солнце поутру не улыбалось. Но эта нежность уже ничего не значила, потому что с ней ничего нельзя было сделать.
Ночью Пранас не мог уснуть. Ворочался, вставал, ложился, и все без толку. Потом задрожал от страха и еле устоял на ногах. Он не знал, как именно будут его резать, и невольно каждой частью своего тела пытался представить страшное, горячее проникновение ножа.
Отец прижал его к стене коровника, дрожь понемногу прошла.
— Зачем ты мне обо всем рассказал? Уж лучше бы не знать.
— Сынок, я не смог бы жить дальше, если бы мы не простились. Получилось бы, что я тебя обманул.
— Скажи, отец… А как же ты вырос и прожил долгую жизнь?
— Тут все просто, у каждого своя судьба. Когда-то меня одного оставили, чтобы рожать новых бычков.
«Это, наверное, еще страшнее — вот так жить, рожать детей и прощаться с ними», — подумал Пранас. Но подумал, уже засыпая. Сон приходит сам собой, когда о нем перестаешь думать.
И опять
Лукас приехал! Лучший друг, брат, Бог! Как же можно было за своими страхами забыть, что это — сегодня! Госпожа Чесне выбежала встречать, дверь машины отворилась, и Чесна вынес спящего Лукаса на руках. На мгновение кусочек его белого тела блеснул в темноте. Вырос-то как! Восемь лет — не шутка, совсем крепыш стал. Мальчик спал, обвив ручками папину шею.
Пранас улыбался какое-то время, но потом загрустил еще пуще прежнего. До этого ему было просто страшно умирать, а теперь он понял, что навсегда попрощается с Лукасом и с Жалмарге. Она, конечно, не была лучшим другом, но с ней было почему-то хорошо, к ней тянуло и расставаться не хотелось. Потом он понял, что еще ему не хотелось расставаться с любимым зеленым лугом, с тем, как перед рассветом начинает пахнуть солнце, с ночным журчанием речки и даже с лисом, которого никогда не видел. И он рассказал обо всем этом отцу.
Отец сказал:
— Сынок, неважно, отчего умрешь. Важно — для чего родился. Важно принести кому-то пользу. Скажи, ты любишь Лукаса?
— Спрашиваешь! Больше всего на свете!
— Так вот, ты сможешь ему помочь. Я слышал, что он заболел в городе и его сюда прислали выздоравливать. Ему нужно набираться сил и хорошо питаться. Понимаешь?
— Лукас заболел? Как так!
— Из твоего мяса сделают котлетки, Лукас их съест и выздоровеет. Он будет бегать, резвиться и вспоминать Пранаса — своего лучшего друга.
Лучшего?! Ну… Конечно… Что тут думать.
— А я смогу встретиться с ним перед тем, как…
— Думаю, сможешь, если ему разрешат выйти. Ну, а если нет… просто поможешь другу.
Шли на луг, и Пранас не знал, что сегодня это — в последний раз. Как обычно, еще до звона бубенцов, он почувствовал приближение Жалмарге с той стороны холма.
— Ну что, рассказал тебе отец про Планету?
— Рассказал… Знаешь, ничего интересного. Я потом тебе как-нибудь.
Он вдруг подумал, что Жалмарге тоже скоро пустят на мясо, но у нее нет лучшего друга, вроде Лукаса, ей некого накормить собой. И пусть сейчас она ни о чем не догадывается, потом, когда поведут забивать, наверное, будет очень страшно умирать просто так, без пользы. Пранас спросил:
— Тебе нужен друг?
Жалмарге затаила дыхание и отвела взгляд.
— Нужен, — сказала она.
— Хочешь, я буду твоим другом?
Тогда она чуть не заплакала.
— Очень хочу.
Потом они молчали и ели клевер. А потом пастухи погнали стада домой.