Рассказы
Шрифт:
От этих мыслей Кому-то стало очень страшно, и, чтобы не зареветь, он стал топать ногами и громко кричать. Это был даже не крик, а песня — ведь хорошо известно, что люди в минуту опасности либо плачут, либо поют. Кто-то запел:
Если я пойду налево, Встречу Страх Большого Леса. Зашумит над ухом древо, Я умру без интереса. И направо — тот же случай, ИТолько он закончил петь, как на опушку вышел Лось. Это был необычный лось, большой. Рога его были такие широкие, что если бы человек лег на них, то уснул, не ворочаясь. Кроме рогов у Лося были еще добрые глаза, крепкие ноги с топательными копытами и маленькая, аккуратно причесанная бородка. Лось подошел ближе к Кому-то и тяжело вздохнул.
— Ой! — вскрикнул тот. — Кто это? А? Ой, как не страшно! Эй, глазастый, ты кто?
Лось ответил:
— Я Доисторический Лось. Я был тогда, когда еще не было этого леса, тебя и вообще — всего.
— Не может быть! — не поверил Кто-то. — Ты обманываешь! Я знаю, что так всегда говорят Злые Лесные Духи, когда хотят погубить Кого-то. Сейчас я тебя убью. У меня есть три стрелы.
— Что ты! Не надо! Ведь если ты меня убьешь, меня больше не будет.
— Вспомнил! Именно так и говорили Духи Старику Охотнику, когда тот ходил Вглубь Леса. Точь-в-точь! — с этими словами Кто-то натянул свой лук и выстрелил.
— Ой! — вскрикнула Одна Девочка. — Он попал? Попал в Лосика?
— Да, — ответил учитель, — он попал в Лосика, но не убил его. Стрела поцарапала кожу — и только.
— И что было потом?
— Потом Лось убежал в лес, а охотник — куда глаза глядят. И прибежал в деревню. Там он рассказал о встрече с «рогатым чудищем», собрал людей и отправился в лес снова, чтобы уже наверняка убить его. Но и в этот раз ничего не получилось. Так проходили месяцы, годы, столетия, а Доисторический Лось оставался цел и невредим!
Над деревьями-школой запахло вкусной похлебкой, утро стало теплее, а сидеть — совсем неинтересно. Дети вскочили и бросились на Главную Опушку — смотреть, как к чучелу Лося прикрепляют рога. Тогда учитель заволновался:
— Постойте! Вы же не услышали самого главного!
— Не обижайтесь, — успокоила его та самая девочка, что спрашивала про Лосика, — мы уже сто шестнадцать раз все это слышали и знаем, как закончилась сказка.
Она отбежала на несколько шагов, но вдруг развернулась и крикнула:
— Вернее, началась!
Эти слова были подтверждены делом через час-другой, когда на Главной Опушке заканчивался утренник, посвященный празднику.
Вождь племени, старик по имени Луненадо (его так прозвали потому, что любимыми словами вождя на все случаи жизни были: «Лучше не надо!») заканчивал торжественную речь.
— Сегодня
— А можно я скажу? — послышался вдруг тоненький голос.
Толпа расступилась и возмутительно посмотрела на какую-то малюсенькую девочку. Но она не смутилась и повторила свой вопрос.
— Лучше не надо, — засуетился вождь, но его помощник шепнул на ухо:
— Это, видать, с поздравлением от школы. Надо бы… Это самое.
— Да? А чего же не предупредили?.. Ну хорошо, девочка, иди, прочти стишок или что там у тебя?
Девочка поднялась к Луненадо на Говорительный Пень и стала говорить спокойно и ясно-ясно:
— Я хотела сказать: не надо убивать Лосика. У нас много других забот. Не надо, ладно? Иначе мы все очень сильно пожалеем… Все, наверное. Вот.
Поначалу люди стояли тихо, думая, что это теперь такие стихи пишут, но когда смысл слов, сказанных девочкой, дошел до них, стали стоять еще тише.
Первым опомнился помощник вождя.
— Врача! — закричал он. — Ребенок сдвинулся! На солнце перегрелся, в речке перекупался! Ерунду говорит!
Он кричал, пока не подбежали врачи — две лысенькие старушки в белых тигровых шкурах.
— Заберите ребенка! Заприте в Большом Дупле, чтобы никто не заразился! Ой, ой! Грибов наелась ядовитых!
Старушки подхватили девочку под руки и исчезли: они умели это делать в медицинских целях. Помощник сказал:
— Следите за своими детьми, друзья! Ой, следите! А то вот — вот! Сами видели! Ну и ладно! Да здравствует Великий Лось! Да здравствует пятисотая годовщина нашего ежегодного праздника! Все по домам! В полночь — здесь же, с фонариками! Пока!
Никто ничего не понял, но радостный тон выступающего понятнее понятного дал понять, что ничего понимать не надо, а надо с понимающим лицом до полночи разойтись по домам и внимательно следить, чтобы дети не попадали с деревьев — убьются.
Опушка опустела.
— Глупенькая, — сказал помощник. — Надо же — так выйти! Оно, конечно, животных любить надо…
— Лучше, — прервал его вождь, — не надо.
Прервал и ушел плакать. Утренник был сорван.
Девочку оставили в дупле совсем одну. Как ее звали, я сказать вам не могу: все дело в том, что у этого племени имена давали людям уже в зрелом возрасте по их любимым словечкам и поговоркам. Про вождя Луненадо вы уже знаете. Кроме того, в деревне были:
Охотник Слевз («Слева заходи!»)
Рыболов Клюй («Клюет, ребята!»)
Помощник вождя Тактих («Так, тихо!»)
Повариха Комудоба («Кому добавки?»)
Звездочет Ещеод («Еще одна!»)
Силач Мамаон («Мам, а он дерется!»)
Что же касается девочки, то она была еще слишком маленькой, чтобы иметь собственные коронные словечки. Она говорила только то, что чувствовала, а чувства никогда не бывают одинаковыми. В общем, имени у нее пока не было. А звали ее просто: «Дочь Комудобы».