Рассказы
Шрифт:
В шесть сорок пять — душ и бритье. Тут тоже есть определенная оптимизация, потому что бриться лучше с распаренным лицом, а после душа оно как раз распарено. Если же это делать потом, то минут десять точно потеряется.
Итак, в семь ты привел мышцы в тонус, принял душ и побрился. То есть мог бы еще спать, а вон уже сколько дел сделано!
7.00—7.15 — легкий и полезный завтрак, например салат. Откуда он взялся? Нельзя забывать о времени с 6.00 до 6.15, когда желудок просыпался после стакана кефира. Именно тогда салат был приготовлен, что и сэкономило в результате 15 минут.
После — чашка чая, и можно немного посидеть в Интернете, почитать новости,
7.30—8.00 — самосовершенствование. Несколько новых английских слов.
8.00 — составить план на день. Даже когда дел немного или нет совсем, лучше такой план иметь. Не для того, чтобы помнить о делах, а для того, чтобы их сделать, а не «не сделать». Пусть бумага написана тобой самим, пусть ее никто больше не видел и не утверждал, но, будучи бумагой с буквами, она уже имеет над твоей ленью магическую силу, волю к выполнению намеченного.
8.15 — можно было еще спать в это время или лениво потягиваться, но — нет! Нельзя терять ни секунды, жизнь коротка. Она убегает от тебя, корча гримасы, а морщины от этих гримас остаются на твоем лице. Если же рассчитать и оптимизировать, можно успеть все.
Завтрак в кафе уже начинался, завсегдатаи стекались на летнюю веранду, открывали ноутбуки, звонили по телефону. В воздухе пахло омлетом и манной кашей. Любимый столик не был занят. Он облокотился на прогретую солнцем стену, достал из сумки блокнот.
Стояло какое-то сентября, но никто не помнил какое, потому что было тепло и даже утром — жарко. Из приоткрытого окна тянуло кофе, желудок окончательно проснулся. Эти пять минут специально отводились на спокойствие, радость и красоту. Ну нельзя же куда-то гнать все время. Вот — трамвай проехал где-то за три улицы, вот — листва зашумела, вот — официантка повернулась, ушла в кафе, и ткань на ее платье — ровная, выглаженная, может быть, выглаженная только что. Чувствуется, что ей даже тепло от ткани: то ли это тепло еще утюга, то ли уже — утреннего солнца.
Медленно открыть блокнот. Погладить первую страницу. Бумага шершавая, в линеечку, желтенькая.
Ему всегда было интересно разгадывать, кто есть кто из посетителей. Каждый сидел за своим любимым столиком, занимался каким-то делом. В основном, конечно, у всех были ноутбуки, и уже что они в них делали, понять было невозможно. Люди выходили из дома, где был Интернет, затем шли на работу к Интернету, но, видимо, было что-то магически приятное в том, чтобы проверить почту здесь, на свежем воздухе, за тарелкой манной каши. За омлетом… За горячим тостом… Кофе!
Свежий воздух и молодой, здоровый организм, видимо, как-то договорились между собой. Есть уже хотелось не на шутку. Он достал ручку, снял колпачок, поставил точку на первой странице. Линия от тонкого дорогого пера получилась короткой и легкой, слегка направленной вверх. Это еще были не слова, даже не мысли, но уже их преддверие.
Каждое утро он приходил в кафе, чтобы писать. Книгу, дневник, что-нибудь. Что-то было у него внутри. Что-то очень похожее на это утро, на день и вечер, на всех и все, что он знал. Но оно не просто было. Оно еще уходило, не будучи написанным, а тем более — опубликованным. Как сказать об этом? В каких словах? Должна это быть история с героями или просто наблюдения? Внутри все было ясно и глубоко, а на бумаге — только точки и линии. И — наслаждение от нового дорогого пера, держа которое, он чувствовал себя не так, как без него. Необычно. Периодически исчерканная страница становилась непригодной для работы,
Отведенные на созерцание минуты закончились, он поводил пером по воздуху, над бумагой. Задумался. Итак. Первая мысль… Первая… Мысль… Ее пока не было, секунды бежали, и ни одной из них он не хотел терять. Принесли омлет. Ну хорошо, поесть можно.
Вдали, на противоположной стороне веранды сидел угрюмый армянин. Он всегда приезжал на дорогой машине, парковался неприлично близко к перилам и заказывал чай. Армянин получил подпольное прозвище «человек, который решает вопросы», потому что однажды сам сказал кому-то по телефону: «Сижу в кафе, решаю вопросы». Он постоянно с кем-то разговаривал, одной рукой держа трубку, а второй стуча по столу, как будто втемяшивая собеседнику верную линию. Иногда к нему подходили люди и ненадолго присаживались за стол.
Чуть ближе сидел какой-то подросток лет четырнадцати. Ничего не заказывал, видимо, ждал родителей.
Еще ближе расположилась молодая женщина с ноутбуком. Она всегда бывала здесь минута в минуту, приходила с открытием и уходила в 9.15. Судя по всему, на работе у них было строго, но, с другой стороны, она не выглядела как подчиненная: секретарша какая-нибудь или менеджер. Она была не из тех, кого контролируют, скорее, наоборот. Незнакомка не вписывалась ни в какое клише, одевалась со вкусом, ум светился в глазах… Он специально приходил немного позже ее, чтобы быть замеченным, и садился напротив, за свой столик. Открывал блокнот, листал страницы, ставил точки. Не поднимал глаз, но страницы листались широко, глаза сощуривались в улыбке, словно радуясь найденной мысли, так что верилось — она должна его видеть.
Официантка подошла к подростку, тот улыбнулся и что-то заказал.
Незнакомка с ноутбуком была сегодня «с ноутбуком» номинально, по старой памяти — даже не достала его. Просто пила кофе, просто была, присутствовала, отламывала вилочкой свой оладушек. Она ела очень сдержанно, по-птичьи, «воспитанно», и от этой воспитанности бросало в дрожь, хотелось подойти и расцеловать ее. Но это получилось бы глупо, а может, и не глупо, но он все равно этого не делал. Что может быть пошлее — подсесть в кафе и завести разговор? К ней, кстати, подсаживались, даже армянин в перерыве между решением вопросов один раз пытался познакомиться, но и у него ничего не получилось. Вот если бы она сама однажды оценила его прищуры, его улыбки собственным мыслям и спросила женственно и просто: «А что вы такое пишете все время? Вы не писатель случайно?»
Писатель! Да! Не «не писатель», а именно — писатель, и не случайно, а очень даже закономерно.
Ладно, не в этом дело. Может, она вообще меня не замечает, может, у нее муж и три любовника, и вся эта ангелоподобность — просто «подобность», и нечего тут слюни распускать.
Официантка принесла подростку омлет, зазвенел трамвай за три улицы, послышалась английская речь изнутри кафе. Гордость заведения, посетитель-иностранец, молодой негр из не пойми какой страны, затараторил по скайпу. Кто он был, где работал, что его занесло в город — никто не знал. Иногда рождалась дерзкая, сумасшедшая мысль заговорить с ним по-английски, проверить свои выученные с 7.30 до 8.00 слова. Может быть… Позже… Иностранец придавал законченность утренней атмосфере. Он — с одной стороны, перильца с цветами в решетке — с другой — создавали ощущение правильной, творческой заграницы. Кофе был вкуснее, мысли — четче, жизнь — перспективнее.