Рассказы (-)
Шрифт:
Что касается новой страны, куда он приехал, то она представлялась ему землей изгнания, большой и пугающей. Он был рад тому, что сошел с корабля, но на первых порах ничему больше. А когда он увидел на улице первого живого индейца - о, это было что-то невероятное! Но индеец, уже мирный, при помощи знаков купил у него ленту, и тогда ему стало легче. Тем не менее порой ему казалось, что лямки мешка врезаются в самую душу, и он тосковал по запаху хедера, по тихим улочкам Реттельсхайма, по копченой гусиной грудке, которую набожные хозяйки приберегают для ученого человека. Но к былому возврата нет, никогда нет возврата.
Тем не менее он был вежливый молодой человек и трудолюбивый. И вскоре ему улыбнулась
После этого дела у Якоба пошли на поправку, ибо покровительство сильного подобно скале и колодцу. И все же шли они не вполне так, как ему хотелось. Потому что на первых порах Симон Эттельсон привечал его, и для ученого юноши, хотя он разносчик, была и фаршированная рыба, и изюмное вино. Но в глазах у человека бывает такое выражение, которое говорит: "Хм? Зять?" - и его Якоб не замечал. Он был скромен, он не рассчитывал завоевать девушку в два счета, хотя мечтал о ней. Но постепенно для него прояснилось, что он такое в доме Эттельсона, - ученый юноша, которого показывают друзьям, но не тот, кто может прокормиться своей ученостью. Он не упрекал в этом Симона, но хотелось ему совсем другого. Он стал сомневаться, что вообще сумеет укрепиться в мире, - а это никакому человеку не полезно.
Тем не менее он пережил бы и это, и боль и мучения любви, если бы не Мейер Каппельгейст. Вот это был предприимчивый человек! Ни о ком не хочу сказать плохого, даже о вашей тете Коре - пусть она оставит себе серебро Де Гроота, если сердце ей так велит; ляжешь спать с собакой - проснешься с блохами. Но этот Мейер Каппельгейст! Громадный краснолицый детина из Голландии, плечи в амбарную дверь не пройдут, и руки с рыжей шерстью. Громадный рот, чтобы есть и пить и рассказывать небылицы, а о голландских Каппельгейстах он говорил так, что можно подумать, все они из чистого золота. "Журавль говорит: "Я павлин - по матери, во всяком случае". А все же человек преуспевающий - этого не отнимешь. Тоже начал с мешка, как дедушка нашего дедушки, а теперь торговал с индейцами и только деньги успевал класть в карман. Якобу казалось, что он прийти не может к Эттельсону, чтобы не встретиться с Мейером и не услышать про этих индейцев. И сохли слова во рту у Якоба, и ком вставал в горле.
Едва только Якоб начинал толковать стих или притчу, он видел, что Мейер Каппельгейст смотрит на девушку. А когда Якоб заканчивал толкование и наступала тишина, Мейер Каппельгейст непременно благодарил его, но всегда таким тоном, который говорил: "Закон это Закон, пророки это пророки, мой маленький мудрец, но и первосортный бобер это, между прочим, первосортный бобер". И не было Якобу удовольствия в его учености, и девушка не радовала его сердце. Он сидел молча и пылал, а Мейер рассказывал еще одну громкую историю
Наконец он собрался с духом и пошел к Симону Эттельсону. Для него это было нелегким делом - он был обучен биться над словами, а не с людьми. Но теперь ему казалось, что, куда бы он ни пришел, он слышит только об одном о Мейере Каппельгейсте и его торговле с индейцами, и это сводило его с ума. И вот он пошел в магазин к Симону Эттельсону.
– Мне надоела мелочная торговля иголками и булавками, - говорит он без лишних слов.
Симон Эттельсон посмотрел на него пронзительно; он был честолюбивый человек, но он был человек добрый.
– Но, - сказал он, - у тебя хорошая маленькая торговля, и люди тебя любят. Сам я начал с меньшего. Чего бы ты хотел большего?
– Я бы хотел гораздо больше, - холодно ответил дедушка нашего дедушки.
– Я бы хотел иметь жену и дом в этой новой стране. Но как мне содержать жену? На иголки и булавки?
– И такое бывало, - сказал Симон Эттельсон с легкой улыбкой.
– Ты хороший парень, Якоб, и мы в тебе заинтересованы. Ну, а если речь идет о женитьбе, есть много достойных девушек. Дочь есть у пекаря Ашера Леви. Правда, она немножко косит, но у нее золотое сердце.
– Он сложил руки и улыбнулся.
– Я думаю не о дочери Леви, - опешив, сказал Якоб.
Симон Эттельсон кивнул, и лицо его стало серьезным.
– Якоб, - сказал он.
– Я понимаю, что у тебя на душе. Ты хороший парень, Якоб, и много учился. И будь это в старой стране - о чем речь? Но здесь одна моя дочь замужем за Сейхасом, а другая за Да Сильвой. Это разница - ты должен понять.
– И он улыбнулся улыбкой человека, весьма довольного своей жизнью.
– А если бы я был такой, как Мейер Каппельгейст?
– с горечью спросил Якоб.
– Ну... это немножко другое дело, - рассудительно ответил Симон Эттельсон.
– Ведь Мейер торгует с индейцами. Да, он грубоват. Но он умрет богатым человеком.
– Я тоже буду торговать с индейцами, - сказал Якоб и задрожал.
Симон Эттельсон посмотрел на него так, как будто он сошел с ума. Он посмотрел на его узкие плечи и руки книжника.
– Ну, Якоб, не надо глупостей, - успокоил его Симон.
– Ты образованный юноша, ученый, тебе ли торговать с индейцами? Может быть, дела у тебя лучше пойдут в лавке. Я могу поговорить с Аароном Копрасом. И раньше или позже мы подыщем тебе подходящую девушку. Но торговать с индейцами... нет, тут нужно быть другим человеком. Предоставь это Мейеру Каппельгейсту.
– А вашу дочь, эту лилию долины? И ее предоставить Мейеру Каппельгейсту?
– закричал Якоб.
Симон Эттельсон смутился.
– Но, Якоб, - сказал он.
– Это ведь еще не решено...
– Я выйду против него, как Давид против Голиафа, - не помня себя, воскликнул дедушка нашего дедушки.
– Я войду в дебри. И Бог рассудит, кто из нас достойнее!
Он швырнул на пол свой мешок и вышел из магазина. Симон Эттельсон окликнул его, но он не остановился. И не было у него желания искать сейчас девушку. На улице он пересчитал свои деньги. Денег было немного. Он собирался взять товар у Симона Эттельсона в кредит, но теперь это было невозможно. Он стоял на солнечной улице Филадельфии как человек, похоронивший надежду.