Рассказы (-)

Бене Стивен Винсент

– Но это не вы!
– воскликнул он.
– Я хочу сказать - вы не он. Я всю жизнь знал, какой он с виду! Он крупный мужчина в клетчатой рубахе и в руке ореховая дубинка со свинцовым наконечником.

– О нет, - сказал точильщик безмятежно.
– Ты, может быть, такого меня выдумал, но я не такой.
– И Джонни Пай услышал, как коса - вжик, вжик вжикает по точилу. Старик смочил ее водой и вгляделся в лезвие. Потом покачал головой, как будто еще не вполне довольный, а потом спросил: - Ну как, Джонни, ты готов?

– Готов?
– спросил

Джонни хрипло.
– Конечно, нет.

– Это они все так говорят, - сказал старик, кивая головой, и коса опять заходила по точилу - вжик, вжик.

Джонни вытер лоб и стал рассуждать.

– Понимаете, если бы вы нашли меня раньше, - сказал он.
– Или позже. Я не хочу поступать неразумно, но у меня жена и ребенок.

– У всех есть жены, а у многих и дети, - сказал точильщик сердито и нажал на педаль так, что коса завжикала по точилу. И взметнулись вверх искры, очень яркие и чистые, потому что уже начало темнеть.

– Да прекратите вы этот чертов шум, дайте человеку подумать, разозлился Джонни.
– Говорю вам, я не могу идти. И не пойду. Еще не время. Сейчас...

Старик остановил станок и указал косой на Джонни Пая.

– Дай мне хоть одну разумную причину, - сказал он.
– Есть люди, о которых можно пожалеть. Но разве ты из их числа? Об умном человеке можно пожалеть, но разве ты умный человек?

– Нет, - сказал Джонни и вспомнил лекаря-травника.
– Мне было где ума набраться, но я не захотел.

– Раз, - сказал старик и загнул один палец.
– Ну, некоторые люди могут пожалеть о богатом. Но ты, как я понимаю, не богат.

– Нет, - подтвердил Джонни и вспомнил купца.
– И не захотел разбогатеть.

– Два, - сказал старик.
– Ум, богатство - это побоку. Но есть еще солдатская храбрость, геройство. Будь они у тебя, тогда еще было бы о чем рассуждать.

Джонни Пай вспомнил, как выглядело поле боя на Западе, когда все индейцы были мертвы и сражение кончилось.

– Нет, - сказал он.
– Я воевал, но я не герой.

– Ну так есть еще религия, - произнес старик вроде как терпеливо.
– И наука и... но что толку? Мы знаем, как ты разделался с ними. Я мог бы, пожалуй, почувствовать сожаление, если бы речь шла о президенте Соединенных Штатов. Но...

– Ох, вы же знаете, что я не президент, - простонал Джонни.
– Можно бы, кажется, с этим покончить.

– Неважно ты строишь свои доводы, - сказал старик, покачивая головой. Удивляешь ты меня, Джонни. Все детство и юность удирал, лишь бы не стать дураком. А чуть вырос во взрослого мужчину, с чего начал? Женился, поселился в родном городе и растишь детей, понятия не имея, что из них выйдет. Тогда-то мог бы сообразить, что я тебя догоню, - просто сам мне в руки дался.

– Может, я и дурак, - сказал измученный Джонни Пай, - но если так считать, мы все, наверно, дураки. Но Сюзи - моя жена, и мой сын - мой сын. А что до работы - кому-то надо быть и почтмейстером, а то люди не получали бы почты.

– А если б не получали,

это было бы очень важно?
– спросил старик, оттачивая кончик косы.

– Да нет, едва ли, если судить по тому, что пишут в открытках, - сказал Джонни Пай.
– Но пока сортировать почту - мое дело, и я буду сортировать ее как можно лучше.

Старик так полоснул свою косу, что искры дождем полились на траву. Вот-вот, - сказал он.
– У меня тоже есть работа, и я ее делаю точно так же. Но сейчас я поступлю по-другому. Ты, безусловно, приближаешься ко мне, но небольшая проверка - и выходит, что ты еще немножко не дозрел. Поэтому я дам тебе краткую отсрочку. Если уж на то пошло, - добавил он, - ответь мне на один вопрос - как можно быть человеком и притом не быть дураком, - и я отпущу тебя без всяких сроков. Это будет первый случай в истории, но раз в жизни можно и рискнуть. А теперь можешь идти, Джонни Пай.

И он стал точить косу, так что искры полетели, как хвост кометы, а Джонни Пай пошел прочь. И никогда еще приречная прохлада не казалась ему такой сладкой.

И все же, хоть он испытал облегчение, он не совсем забыл, и порой Сюзи приходилось напоминать детям, чтобы не мешали отцу, потому что он думает. Но время шло, и довольно скоро Джонни Пай спохватился, что ему сорок лет. В молодости он никогда не думал, что доживет до сорока, и это его вроде как удивило. Но что поделать, от фактов не уйти, хоть он и не мог бы сказать, что чувствует себя по-новому, разве только изредка, когда нагибается. И был он надежный гражданин, любимый и уважаемый, с растущим семейством и с прочным положением в обществе, и когда он думал об этом, это тоже удивляло его. Но вскоре стало привычно, словно так было всегда.

Лишь после того как его старший сын утонул на рыбалке - вот когда Джонни Пай снова встретил точильщика. Но в это время он был озлоблен и сам не свой от горя и если бы мог добраться до старика, уж верно лишил бы его жизни. Но почему-то, когда он попробовал с ним схватиться, ему показалось, что он хватает только воздух и туман. Он видел, как летят искры от косы, но даже коснуться точила не мог.

– Трус ты несчастный!
– сказал Джонни Пай.
– Выходи драться как мужчина!
– Но старик только кивнул головой, а точило все вертелось и вертелось.
– Почему ты не забрал меня?
– сказал Джонни Пай, как будто до него никто не говорил этих слов.
– Какой в этом смысл? Почему не можешь забрать меня сейчас?

И попробовал вырвать косу из рук у старика, но не мог коснуться точила. И тогда он упал на траву и затих.

– Время проходит, - сказал старик и тряхнул головой.
– Время проходит.

– Никогда оно не вылечит горя, каким я горюю о сыне, - сказал Джонни Пай.

– Правильно, - сказал старик и кивнул головой.
– Но время проходит. Ты что же, ради своего горя готов оставить жену вдовой, а остальных детей без отца?

– Нет, - сказал Джонни.
– Честное слово, нет. Это было бы грешно.