Рассказы
Шрифт:
– Приехало мое хорошее дите!
– зашумела, и засморкалась, и заплакала соседка тетка Маня.
– Ты глянь! Ты глянь, кто приехал!
– кричала она своему глуховатому деду.
– Ты погляди! Вот черт глухой, пока тебе дошумишься, горлу надорвешь! А мы тута,- жаловалась она Григорию,- так зиму бедовали. Попереболели все, думали, помрем. Да насилочки тепла дождалися! Хороший мой... да какой ты хороший...
– снова заплакала она.
– Жалеешь нас, старых дураков. Вот за что тебе такая счастья?
– перекинулась она к тетке Варе.- Такого человека тебе бог подослал, золотого...
Была тетка Маня тоже стара, поговорить любила, поплакать, пожаловаться, деда поругать, поучить соседей уму-разуму - в общем, жила не скучала и другим скучатьне давала.
И из другого соседства, из-за забора, дядя Саша выглядывал. Всю зиму не стриженный, седой. Белые редкие космы его дыбом стояли, ветром раздутые. Цигарка изо рта торчала. Старик посмеивался, выказывая единственный темный зуб, шутливую гордость свою: "Кто как, а и у нас есть чем кусать".
– Приехал, молодец,- сказал дядя Саша, когда Григорий к нему подошел и поздоровался.
– Крючков привез? Молодец... Я тут всю зиму щук таскал. Во-от таких...
– он не врал. Он был рыбаком. И лицо его, темное от зимнего ветра, за себя говорило.
– А сейчас рыба пойдет. Червяк уже есть, я набрал червя. Так что давай, готовься... Сегодня и пойдем.
– Пойдешь... Я тебе пойду,- умеряла его прыть жена, тучная, приземистая старуха. Она плохо ходила, обезножела. Но в нужный момент выглядывала из-за кухни. Как и сейчас.
– Копай да картошку сажай. И помидоры уж добрые люди высадили. Все твои удочки поломаю. Здравствуйте, с приездом вас,- здоровалась она с Григорием. Она его всегда на "вы" называла.
– Помогать приехали? Что-то было в ее голосе нехорошее. Казалось, на что-то она намекала. Ну, да господь с ней. Ведь Григорий и в самом деле приехал помогать. И в прошлом году приезжал, и в позапрошлом, и все эти годы подряд.
Шесть лет назад, таким вот весенним днем, впервые попал Григорий к тетке Варе. В ту весну приехали они вчетвером на местный судоремонтный заводик в командировку, монтировать кран. Дело уже подходило к концу, пора было к отъезду готовиться, и искали они рыбы, вяленой, готовой. Указали им на дядю Сашу, известного рыбака. К нему они и пришли. Пришли и в огороде застали. Там и разговаривали.
А рядом, за дощатым штакетным забором, копала землю старая женщина. В теплом платке, в сером ватнике... Как тяжело ей давалась каждая лопата. Копнет несколько раз и встанет. И стоит, грудью опершись на черен, дышит тяжко, со всхлипом; продышится и снова копает. И опять стоит, жадно хватая ртом воздух. Глядеть на нее было нехорошо.
С дядей Сашей поговорили, и он пошел проводить их за двор. Закурили на дорожку за воротами. А Григорий все глядел на старуху. Теперь она была далеко, в огороде. И тяжкого дыхания ее было не слыхать. Но как немощно стояла она, опершись на черен. И куда-то смотрела.
– Она что, одна живет?
– спросил Григорий у дяди Саши.
Тот не сразу понял его. А поняв, вздохнул:
– Одна. Мужик помер. Дочка
– А зачем она копает, через силу?
– А как же... Картошку сажает.
– Слушай,- сказал Григорий товарищу.
– Давай ей поможем. Посадим эту проклятую картошку, чего она мучается,- болезненно сморщился он.
– Давай,- легко согласился товарищ,- давай поможем.
Они отворили калитку и вместе с дядей Сашей пошли в огород.
– Вот помощников тебе привел, - сказал дядя Саша соседке.
– Гляди, какая рабсила.
Старая женщина не обрадовалась, а испугалась.
– Нет-нет,- затрясла она головой.
– Нечем у меня платить, нечем. Нету денег, ребята.
– Не надо нам никаких денег. Мы просто помочь...
– И самогону я не варю, ребята. Нету...
Насилу ей втолковали.
Вторая лопата нашлась. И дело пошло.
– Во, во! Это по-ударному... Давай, давай!
– подзуживал со своего огорода дядя Саша.
– Переходи на четвертую, на ударную скорость.
Погода стояла хорошая, солнце. Разохотились и работали вовсю. И считай, за два часа землю вскопали и посадили картошку, пять ведер.
Тетка Варя сначала поверить не могла, потом суматошилась да благодарила. И конечно, собрала на стол. Чем она могла угостить? Хозяйство было вдовье, старушечье. И бедность, опрятная, но бедность глядела из углов.
Вареная картошка да огурцы соленые, яишенка с салом. И конечно, бутылку выставила. Бутылку водки.
– На черный день берегу,- объяснила она.
– Може, свет не будет гореть. И вот трубу почистить. Колонка, не дай бог, поломается. Кого позови, без бутылки не придут. Вы уж сами откройте,- она стаканчики достала.
Григорий с товарищем переглянулись. Господи. .. Да разве можно было пить это горькое стариковское вино... И не пить было нельзя, нельзя было подняться и уйти, хлеба не откушав.
Григорий нашелся. Он объяснил работу свою, на высоте, при которой водки нельзя и нюхать, сбегал в соседний магазин за пивом. И посидели они, пива выпили. Славно посидели, поговорили. Хозяйка их благодарила, благодарила и доброго им пожелала на семь колен вперед.
А когда уходили, она заплакала. Стояла у калитки, уже попрощавшись, и слезы текли по ее лицу, и она их промаргивала, улыбаясь виновато, и сглатывала комок, подступающий к горлу.
Эти слезы Григорий запомнил и ещё дважды заходил к тетке Варе. Почистил бак для воды, покрасил, насос подладил.
Потом он уехал. Уехал и будто забыл этот далекий поселок.
Пришла новая весна. И вдруг вспомнилась однажды тетка Варя. Вспомнилась и из головы не уходила. Так ясно виделась Григорию весенняя земля, огород, солнце, синева неба и старая женщина, что из последних сил копает и копает землю. Вот, кажется, сейчас упадет. Задохнется и упадет, ткнувшись головой в мягкую копань. Упадет и не встанет. Но нет... не падает. Обопрется на черен лопаты, отдышится - и снова за труды.
Так ясно вспомнился прошлогодний май. Как после трудов за столом сидели, беседовали. И благодарные слезы у ворот, на прощанье. Но чаще виделось, как копает тетка Варя, мается.