Рассказы
Шрифт:
Шофер Грекова, сухой строгий мужчина без выражения на лице, по фамилии Яблоков, жил с одинокой бабой в ее квартире, но все не решался жениться и комнату, выхлопотанную шефом из фондов оборонного министерства, удерживал за собой.
Греков, несомненно, человек порядочный, однако не до такой же степени! За шофером комнату оставил и поселил в ней любовницу. Раисе Ивановне Манька сказала, что нанялась разнорабочей на стройку, а жить станет у подружки, все равно, мол, пора собственным домом и мужем обзаводиться, а хозяйские детки уже выросли — сын в институт поступил, дочка школу кончает.
В
Он ввалился шумный, радостный, с букетом гладиолусов.
— Цветы? — удивилась Манька. — Кому? Мне?!
И заплакала навзрыд.
Греков нежно обнял ее:
— Манечка, ты ж моя радость!
И она впервые признала, что Манечка лучше Марии.
Теперь Греков со службы уходил пораньше, чтобы успеть провести несколько часов подле Маньки, в тишине и блаженстве. Не надо притворяться, лгать, отвечать на вопросы и говорить самому. Можно расслабиться, вести себя естественно, следуя желаниям, а не порядкам, заведенным не им. Не переодеваясь в тапочки, не снимая пиджака, он тащил Маньку на диван, хохоча и сияя глазами. Таких сияющих глаз в собственном доме у него не видели.
Чаще прежнего Греков сообщал жене, что уезжает на недельку по делам. На самом деле он продолжал ходить на службу и жить с Манькой в яблоковской комнате.
Раиса Ивановна говорила приятельнице:
— Обожаю, когда он в командировках. Приду из поликлиники, читаю всласть или шью, и никто не отвлекает меня рассказами о том, как удачно прошли испытания и какой дурак генерал Патричев. Не надо готовить, мыть грязную посуду, замачивать рубашки, крахмалить воротнички. Отвыкла я, избаловалась за десять лет, пока Мария у нас жила.
Для Раисы Ивановны Греков уезжал в краткосрочную командировку, для Маньки — возвращался из долгосрочной. Приспособившись к его расписанию, она нанялась в палатку, через день торговать сигаретами и пивом. На хорошую работу с временной пропиской не брали. Да какая разница? Копейка на сберкнижку капает, и ладно, а на жизнь Сереженька дает сколько требуется.
Греков от жены деньги утаивал давно. Были премии, в том числе Государственная, про которую жене сказал, будто после раздела между всеми так мало осталось, что только на банкет и хватило. Деньгами сопровождались ордена и благодарности, праздники и завершение особо важных проектов. Он всескладывал на тайный счет, чтобы не выпрашивать у супруги, как другие мужья, и в командировках ни в чем себе не отказывать. Семье и зарплаты хватает с избытком.
Можно было бы дешевую однокомнатную квартирку Маньке купить. Она прописку получит, а ему не придется спать на чужом продавленном диване и маршировать в ванную под любопытными взглядами соседей. Однако хоть проста Манька и на него только что не молится, но ведь баб не разберешь, да и тридцать лет разницы — тоже не жук чихнул. Имея квартиру, найдет себе мужика и помоложе, ловцов-то пруд пруди. Не забыл Греков, как опростоволосился с Манькой поначалу.
“Вообще-то,
А Манька не задумывалась, где и как жить, лишь бы с Сереженькой. Давно звала уже не хозяином, а по имени. Прежде боялась: ну, как привыкнешь да ляпнешь невзначай при Раисе Ивановне. Теперь пришло ее, Манькино, время. Вот оно, долгожданное! Но судьба так просто уступать Маньке не собиралась.
Началось с ерунды. Живот заболел, она — без внимания, еще чего! А кончиться могло печально. Теряя сознание, доползла до двери в коридор, соседи вызвали “скорую”. Оказалось, гнойный аппендицит лопнул.
Когда дали наркоз, Манька провалилась в темноту. Вдруг словно молния сверкнула, и увидела Манька над собой широкую трубу, в которую стал, стремительно уменьшаясь, убегать свет, пока не превратился в далекую звездочку.
Как бы со стороны услыхала собственный голос:
— Я умерла?
— Да-а-а-а, — ответил ей кто-то издалека, и эхо полетело вверх по трубе.
— Как же так, — занервничала Манька, — грехов на мне много, я у людей и у Бога прощения не попросила, на родительскую могилку не съездила, а собиралась, истинный крест. И еще скажу, по секрету: одного человека очень люблю, а он меня. Даже не попрощалась. Жалко мне помирать.
— Ладно, поживи еще чуток, — смилостивился Голос и добавил строго: — Молиться не забывай, может, спасешься. Возвращаться будет тяжело. Стерпишь?
— Стерплю, — выдохнула грешница и почувствовала, как закружило ее в трубе, все сильнее и сильнее, размазывая по стенкам. Навалились тошнота и боль, дыхание остановилось. Манька сжала зубы — ведь обещала терпеть. Наконец вращение замедлилось и в ноздри ударил резкий запах.
Манька открыла глаза. Толстая тетка в белом халате совала ей в нос ватку с нашатырем:
— Давай, давай, просыпайся! Ишь, умирать выдумала! Скажи спасибо нашему доктору, новую жизнь тебе подарил.
Манька хотела бы сказать, да губы были, как деревянные.
Так во второй раз она пересилила судьбу.
Целый месяц провалялась на больничной койке. Греков ни разу не зашел, правда, шофера с гостинцами посылал.
Манька после свою обиду Грекову высказала, не удержалась. Тот удивился:
— Ты в своем уме? У Раисы среди медиков знакомых много.
— А если б я умерла?
— С чего это? Ты молодая, крепкая, тебе жить да жить.
— А на том свете побывала, только из-за тебя и вернулась.
И Манька рассказала про Голос в трубе.
— Серость ты первозданная, — засмеялся Греков. — Нету никакого того света. У тебя была клиническая смерть. Сердце остановилось, а мозг живет, понимаешь? Отсюда и видения. А когда мозг умрет, наступит полная тьма, из которой еще никто не возвращался.
Манька Грекову верила, но слишком отчетливо помнила, как была мертвой, и решила, что он просто не хочет ее пугать. Значит, любит. Ночью, в полусне, Манька гладила Грекову лицо, а он, тоже в полусне, ловил ее руку и прижимался к ней губами. Манька так была оглушена почти семейным счастьем, что забылась и забеременела.