Рассказы
Шрифт:
— Хватит ныть! — оборвал его отец. — Лучше скажите, как быть? Кто вернет мне мои деньги?
Сеньор Находка на мгновение задумался, а потом предложил:
— Завтра мы снова пойдем в поселок и продадим весь мой товар. И у вас будут деньги.
— Да кто купит ваши финтифлюшки? — вскипел отец.
— Я предложу их хозяину какой-нибудь лавки за цену, которую сам за них заплатил или даже дешевле, — ответил сеньор Находка.
Отец Комарика согласился. Сеньор Находка остался у них ночевать и лег на полу. А на следующий день они втроем отправились в поселок. Там они зашли в лавку, где продавались ткани и разная галантерея. Хозяин
Хозяин лавки осмотрел полотенце, фартук, куски тесьмы, иголки, зеркальце, мыло, расчески и другие пластмассовые вещицы, и среди них голубую лодочку с насаженным на нее белым парусом.
— Да это все дешевка, настоящая дешевка, — сказал он и назначил за каждую вещицу свою цену.
— Этого мало, — попытался возразить сеньор Находка. — Они обошлись мне гораздо дороже.
— Как хотите, — ответил хозяин. — Можете оставить все это себе.
— Делать нечего. — вздохнул сеньор Находка. — Сколько за все?
Хозяин набросал в блокноте какие-то цифры, сложил их и произнес:
— За все — тридцать пять эскудо.
— Только-то? — испугался отец.
— Только-то, — подтвердил хозяин.
— Купите у меня еще и чемодан, — взмолился сеньор Находка.
Хозяин лавки осмотрел чемодан, прорванный в нескольких местах.
— Я старье не покупаю, — сказал он и принес тридцать пять эскудо, которые и вручил сеньору Находке.
На улице тот вывернул карманы пиджака и насчитал еще восемнадцать эскудо.
— Вот все, что у меня осталось от вчерашнего, — объяснил он. — После ужина я еще выпил чашечку кофе и выкурил сигарету…
— Ну и транжира! — не удержался отец.
— Простите, — сказал сеньор Находка, — но после хорошего ужина обязательно нужно выпить чашечку кофе и выкурить сигарету. Давайте прикинем: тридцать пять плюс восемнадцать (он на минутку задумался) будет пятьдесят три эскудо. Я останусь вам должен… — Он снова прикинул в уме: — Сорок семь эскудо.
— А когда вы нам их отдадите? — поинтересовался отец.
— Как только смогу, клянусь честью!
— У вас нет чести! Мне нужно бы сдать вас в полицию.
— Не делай этого, папа, не делай! — взмолился Комарик, которому, несмотря ни на что, нравился сеньор Находка.
— Не буду. Какой мне от этого прок? — отвечал отец.
— Вы должны мне поверить, — попросил сеньор Находка. — Я вам все верну.
Они простились посреди улицы.
— Прощай, Комарик, — сказал сеньор Находка. — Как жаль, что мы не можем отправиться на небо за солнцем, как в сказках для детей. И не думай обо мне плохо. До скорого!
— До скорого, сеньор Находка, — ответил Комарик. — Я вам верю. И не могу думать о вас плохо.
Отец буркнул:
— Поживем-увидим.
Потом отец с Комариком зашагали по направлению к морю, а сеньор Находка — по направлению к шоссе. Заворачивая за угол, Комарик обернулся, чтобы еще раз взглянуть на человечка, который не спеша шагал с разорванным чемоданом руке.
— Папа, — сказал Комарик, — в конце концов, мы все пострадали: ты потерял половину своих денег, сеньор Находка остался с пустым чемоданом, а я — без голубой лодочки.
— Ты прав, — ответил отец. — Теперь и мы, и сеньор Находка должны затянуть пояса потуже, чтобы собрать деньги до конца месяца.
— Ты ему веришь, папа?
— В конце концов, он не
— Он и остальное вернет! Я точно знаю!
И они пошли домой, немного беднее, чем накануне. Они верили, что сеньор Находка еще придет к ним и в его чемодане снова окажется множество разных «находок».
< image l:href="#"/>Украденная картина
В мансарде старого дома на площади Лип жил художник по имени Паулу Антониу. Он был высокий, бородатый, носил черные вельветовые штаны, а выходя на улицу, надевал черный испанский берет. На площади Лип все считали, что он немножко не в своем уме, ведь Паулу был не совсем таким, как другие люди. Все встают в определенное время, работают в определенное время, едят, пьют и отдыхают тоже в определенное время. А Паулу Антониу? Встает когда захочет, работает то днем, то ночью, ест когда придется и что придется. Иногда так заработается, что и вовсе забудет поесть. Он жил в мансарде один вместе со своими картинами. Их было множество: они висели на стенах, валялись как попало по углам и даже под кроватью.
Была среди них картина, которую художник любил больше всего: лицо клоуна, белое, смеющееся; не смеялись на нем только черные глаза, широко раскрытые и смотревшие с таким любопытством, будто настойчиво спрашивали о чем-то. «Ты мой верный друг, — часто говорил Клоуну Паулу Антониу, — ты всегда будешь со мной. Я никогда тебя не продам, ни за какие деньги». Клоун внимательно смотрел на художника и, казалось, понимал его.
Сеньора Роза, прачка, заходившая по четвергам, чтобы забрать грязное и отдать выстиранное и накрахмаленное белье, была не очень высокого мнения о картинах Паулу Антониу. Посмотрит и пожмет плечами. Пятна какие-то разноцветные — нет, не понимала она таких вещей. А вот Клоун ей нравился. Очень. Цирк, клоуны, как хорошо! Конечно, денег у нее, как и у всех женщин, которые зарабатывают себе на хлеб стиркой, было маловато, но ради цирка она всегда готова была пожертвовать последними грошами. Не раз ложилась она спать без ужина, чтобы купить билет в цирк, который каждый год, на Рождество, приезжал в их город. Вот почему, если, прачка приходила к Паулу Антониу и не заставала его дома, она обязательно подходила к картине и несколько минут любовалась ею, качая головой: «Надо же, того и гляди, заговорит».
И вот что она надумала однажды. Заходит она как-то к Паулу Антониу, того нет дома, и тогда сеньора Роза решает… забрать Клоуна! Спрятала его в корзину, забросала сверху грязным бельем. Ей, конечно, было немножко стыдно, и чтобы успокоить свою совесть, она уговаривала себя:
— Ничего, у него и так много картин. Уж не знает, куда и девать их. Да еще новые рисует. Одной больше, одной меньше — какая ему разница? А мне Клоун ох как пригодится! Дома я им прикрою дырку в стене.
Как видите, ей и в голову не приходило, что для Паулу Антониу это была не просто картина, а лучший друг, с которым он не расстался бы ни за что на свете. «Да он и не заметит, — думала прачка, — что Клоуна нет, а заметит, так повесит на его место другую картину».