Рассказы
Шрифт:
— От него дурно пахнет, — сказал Шавьер, показывая на Грустика и одновременно затыкая нос большим и указательным пальцами.
— Не говорите глупостей, — ответила швея. — Позовите лучше свою хозяйку, она меня ждет.
— Моя хозяйка никого не ждет. Она спит. Стану я ее беспокоить в такую рань из-за этого замарашки.
— Не ваше дело. Она приказала мне прийти, и точка.
Шавьер пожал плечами:
— Мне-то что, пожалуйста… Но если хозяйка будет недовольна…
«Зачем я тут? — подумал Грустик. — Что со мною будет? Пропади пропадом мое обжорство!
Шавьер вернулся с серьезной миной на лице:
— Сеньора приказала вам подождать у черного хода.
Вскоре по лестнице величественно спустилась сеньора Олимпия в атласном халате и с бигуди на голове. Она вышла в сопровождении двух пуделей, белого и черного, которые, завидев Грустика, хотели на него броситься.
— Сидеть! — приказала им хозяйка.
Повизгивая, собаки уселись возле ее ног. Сеньора Олимпия оглядела таксу.
— Отлично, — сказала она наконец. — Он славный. И чистокровный. Я его беру.
Теперь Грустик не сомневался: Эрмелинда хочет отдать его этой сеньоре с трубочками на голове и тому человеку, который зажимает нос. Но он не хотел тут оставаться, он хотел к Звездочке. Грустик рванулся из рук швеи.
— Сиди спокойно, — попыталась успокоить его Эрмелинда. Ей очень хотелось казаться заботливой. Обращаясь к сеньоре Олимпии, она добавила: — Ему ужас как хочется пожить в приличном доме.
На это Грустик ответил лаем: «Эрмелинда ошибается! Отпустите меня отсюда! У меня есть друг. Вы поняли? Друг!»
Люди не понимают собачьего языка. Зато собаки прекрасно понимают друг друга. Поэтому оба пуделя, раздосадованные тем, что у них появился соперник, тоже стали умолять хозяйку. Они хватали ее за рукава, прыгали ей на грудь и лаяли: «Он хочет уйти! У него уже есть друг, у него уже…»
Ну и гвалт тут поднялся.
— Бог ты мой! Чего они хотят? — нетерпеливо спрашивала сеньора Олимпия. Она погладила пуделей по голове: — Не волнуйтесь, сейчас вам дадут молочка.
Стриженные в парикмахерской, пудели были похожи на клоунов. На затылке и на ушах у них были кудри. Передняя часть туловища покрыта завитками, а задняя казалась обритой наголо. Только на лапах им оставили браслеты, а на кончиках хвостов — пышные шарики. На шеях красовались шелковые ленты с большими помпонами на концах. Черного пуделя звали Король, а белого — Принц.
Сеньора Олимпия спросила, как зовут таксу.
— Грустик, — отметила Эрмелинда.
— Мне это кличка не нравится. В моем доме никто не должен грустить. Я буду звать его Бароном, раз у меня уже есть Король и Принц.
Эрмелинда пришла в восторг:
— Ну и везет же некоторым! Только что был голь перекатная, а теперь, поди ж ты, Барон! Вот бы и людям так!
При этих словах Шавьер бросил на Эрмелинду презрительный взгляд. Он все еще зажимал нос.
Вот как случилось, что против своей воли Грустик оказался
А теперь вернемся в квартал и посмотрим, что там происходит. Звездочка проснулся и, как обычно, открыл окно.
— Грустик! — позвал он. Ни Грустика, ни его веселого лая. Звездочка оделся, выбежал в проулок и снова позвал:
— Грустик, Грустик!
Кое-кто из соседей высунулся в окно:
— Ты что кричишь в такую рань?
Звездочка спросил:
— Вы не видали Грустика?
Нет, никто его не видел.
Мать Эрмелинды, совсем уже старенькая, вся согнутая, стирала в раковине белье.
— Тетушка Амелия, вы не видели Грустика?
Старушка была туга на ухо:
— Что ты сказал, сорванец?
— Звездочка, Звездочка! — послышался голос матери.
— Мама, сегодня я не пойду в школу. Мне нужно найти Грустика.
— Кто это не пойдет в школу? Еще чего не хватало! Тут из сил выбиваешься, чтобы купить книжки и тетрадки для этого молокососа! Пей кофе и марш в школу!
Ее не разжалобили даже слезы, которые текли по лицу у Звездочки. Она мечтала о лучшей жизни для сына и не хотела, чтобы ему пришлось чистить чужие башмаки или продавать на углу лотерейные билеты. Поэтому она и слышать не хотела, чтобы сын пропускал уроки из-за какой-то бродячей собаки.
— Выкинь из головы этого негодника, — сказала она. — Просто ему не понравилось здешнее житье. Ему подавай котлету на блюдечке. Скажите, какой благородный! Если бы он тебя любил, то не сбежал бы.
— Да не сбежал он, — уверял Звездочка. — С ним что-то стряслось, какая-то беда…
— Вот еще! Он даже не пикнул. А то он лаять не умеет!
В школе Звездочка никак не мог собраться с мыслями. Он думал только о Грустике.
— Что это сегодня с тобою? — спросила его учительница.
— Ничего… Со мной ничего.
— Тогда не сиди с таким угрюмым лицом, слышишь?
Звездочке хотелось рассказать ей о Грустике, о том, как он умел всех смешить, о его дружбе и преданности и еще о его странном исчезновении. Но как об этом расскажешь? Ведь в классе пятьдесят учеников. Как ни стучала учительница указкой об пол, она не могла заставить всех замолчать. Чтобы ее услышали, ей приходилось кричать, и к полудню голос у нее совсем садился. Нет, это невозможно. У нее нет ни времени, ни терпения, чтобы выслушать историю Грустика.
После школы, повесив поднос на шею, Звездочка отправился в центр города. Когда поздно вечером, грустный и задумчивый, он возвращался домой, то столкнулся с Эрмелиндой.
— Сеньора Эрмелинда, вы не видели Грустика?
— Ну, видала, — с хитрой усмешкой ответила швея.
Звездочка даже подпрыгнул от радости.
— Где? Скажите скорее, я побегу его искать.
— Этого еще не хватало! Твоему Грустику там в сто раз лучше, чем тут. И в сто раз лучше, чем тебе. Ему уже не нужны ни ты, ни все мы.