Рассказы
Шрифт:
— Бедненький, сначала тебе дают красивое имя, потом прихорашивают, а накормить никому и в голову не придет.
Она выложила в миску объедки и не успела глазом моргнуть, как Барон все умял. Добрая Жоакина только руками всплеснула:
— Господи! До чего же он голодный! — И дала ему добавку.
Барон, словно Золушка, лег возле кухонной плиты. Он вкусно и плотно поел и нашел удобное местечко, где вздремнуть. Все было бы хорошо, если бы не тоска по Звездочке. Кухарка опустилась возле него на колени.
— Бедняжка, я-то знаю, каково тебе. Для счастья красивого имени мало. Счастливый тот, у кого есть
— И хорошая еда, — насмешливо вставила Арминда.
— Что ж, правда, — согласилась Жоакина, — без хорошей еды тоже не жизнь.
Она пошла в кладовку за куском рыбы, дала его Барону и сказала:
— Спи, мой хороший. И знай, что приснится на новом месте, то и сбудется.
Барон с наслаждением съел кусок рыбы. Потом повертелся, повертелся, свернулся поудобнее и с мыслями о Звездочке уснул.
Вошла кухарка Жоакина в платье цвета золотистой корочки на рыбном филе. Ах! Что это было за платье! Сверкающее, как солнце, и все в крылышках от жареного цыпленка. Жоакина была в нем такая прекрасная, такая удивительная! Вместо гребня пучок на затылке был у нее заколот огромной костью, похожей на полумесяц.
«Барон, — сказала она ласково, но тут же осеклась. — Что за чушь! Ведь ты Грустик? Послушай, Грустик, я помогу тебе отсюда удрать. Я знаю, ты хочешь к своему другу. Это так хорошо — иметь друга. Это самое лучшее, что есть на свете».
И она выплыла из комнаты. Грустик поднялся и пошел вслед за нею. «Пошел» — не то слово, потому что Грустик тоже поплыл, как кухарка. Он плыл среди молочных облаков, не касаясь их. «Я лечу, — подумал он. — Я — летающая собака». Он был доволен. Он всегда завидовал птицам, весело порхавшим в небе.
Так они добрались до железной двери. Жоакина приподняла платье цвета золотистой корочки на рыбьем филе и достала гигантский ключ. Открыв дверь, она шепнула: «Лети, Грустик! Быстрее!»
Тут уши у него распахнулись, точно крылья, и легкий, словно перышко, он вспорхнул в небо. Он летел над деревьями и крышами и вдруг снова услыхал голос Жоакины: «Быстрее, Грустик! Еще быстрее!»
Пучок на затылке у доброй женщины распустился, и волосы развевались, точно флаг. Костяной гребень стоял прямо, как мачта. Рядом размахивал длинными руками Шавьер и вопил: «Назад! Немедленно назад! Ах ты, жалкий бродяга, ах, паршивец, ах, неблагодарный!…»
Откуда-то взялись Король и Принц. Они глядели вверх и втягивали носами воздух. Им тоже хотелось летать. Бух! Точно тяжелые мешки, они плюхнулись на землю.
«Тут, наверху, чудо как хорошо!» — пролаял им Грустик. В ответ они завыли от злости и зависти. «Прощайте! Прощайте навеки, воображалы, кривляки!» Грустик все выше забирался в небо.
Он увидал внизу знакомый квартал, весь залитый лунным светом, и приземлился как раз перед дверью Звездочки.
Что есть мочи он залаял: «Звездочка! Звездочка! Я вернулся!» Открылось окно и… Кто-то сильно тряхнул его: «Тихо, все спят!» И пнул ногой. Перед Грустиком стоял заспанный Шавьер.
В течение нескольких дней Король, Принц и Барон сидели на диете и купались в ванне с душистой мыльной пеной. Всех троих готовили к выставке собак.
Какое оживление! Сколько народу! Самые причудливые собаки на поводке или на руках у хозяев. Глядите! Возле клумбы с розами пойнтер какой-то дамы наскакивает на пинчера элегантного господина. Господин
Доберман набросился на пекинеса маленькой старушки. Старушка визжит. На помощь ей и пекинесу бросается какой-то мужчина.
Сеньора Олимпия вела Короля, Шавьер — Принца, а Арминда — Барона. Многие прохожие в изумлении оборачивались на эту великолепную группу, особенно на даму с двумя чернобурками на плечах, со слугою в ливрее и двумя забавно подстриженными пуделями.
Все собаки были посажены в клетку, несмотря на то, что они были породистые и дорогие. Король и Принц оказались вместе в большой клетке, а Барона отвели в сектор для маленьких собак. Шавьер с важным видом расположился перед клеткой Короля и Принца. Арминда уселась на стуле возле Барона. А сеньора Олимпия отправилась пить чай на веранду кафе.
Громкоговоритель слезливо и сладко пел о несчастной любви. Собаки одна за другой выходили на площадку. Жюри состояло из пяти человек. Председателем был немец с белой, как снег, головой и лицом, покрытым фиолетовыми прожилками. В микрофон назывались клички и породы собак: «Блюфф, боксер! Распа, карликовый пинчер! Игорь, фокстерьер! Пигги, пекинес!» И так далее. Наконец, объявили: «Король, Принц, пудели!»
Сеньора Олимпия спустилась по ступенькам кафе, Шавьер вручил ей обеих собак, и она вышла с ними на площадку. Члены жюри тщательно подмечали все детали: шерсть, уши, лапы… даже хвосты задирали. Это так возмутило Короля и Принца, что они подняли лай. Потом немец открыл им пасть и осмотрел зубы. Он попросил сеньору Олимпию немного с ними пробежаться. Она побежала, хотя была на высоких тонких каблуках, а на них не очень-то побегаешь. Чернобурки соскользнули у нее с плеч. Председатель их поднял и учтиво сказал: «Извините, мадам». Словно был в чем-то виноват. Ему тоже нравилось слово «мадам». Увидев, как упали чернобурки, некоторые зрители засмеялись. Поэтому сеньора Олимпия подозвала Шавьера и отдала собак ему.
Следующими были элегантный господин с пинчером и старушка с пекинесом. Потом объявили: «Барон, немецкая такса!» Арминда передала Барона Шавьеру, который не удержался и проворчал: «Аристократ! Смех, да и только! Аристократ коротконогий!»
Председатель собственноручно поднял хвост у Барона. Шавьер пошел медленно, потом быстрее, еще быстрее… Барону тут нравилось. Он скакал, как жеребенок. Вокруг смеялись. Воодушевленный этим смехом, Барон вертелся и прыгал, как цирковая лошадь, становился на задние лапы и махал ушами. Под конец он лизнул с притворной преданностью руку Шавьеру, как будто это была дама. Публика хохотала до упаду. Послышались хлопки и крики «браво», «бис». У Шавьера сделалось зверское лицо. Он не понимал юмора.
— Ты мне дорого за это заплатишь, паршивец! Клянусь! — прошипел он.
За Короля и Принца сеньора Олимпия получила призы городского и областного советов. Сообщение об этом попало вместе с фотографией в газету. Барон награды не получил.
— Неудивительно, — сказал Шавьер, скривив рот. — Насколько мне известно, ни один бродяга до сих пор не получал призов.
Соседи иной раз говорили Звездочке: «Может, пес еще вернется». Они знали, что он все еще надеялся найти свою таксу и всегда внимательно глядел по сторонам, когда шел продавать расчески и мыло. Как знать, может, Грустик и объявится…