Рассказы
Шрифт:
— Давно?
— Что давно? — переспрашивает Настя.
— Торчишь давно?
Она неопределенно пожимает плечами и ничего не отвечает.
— Я никогда не сидел на игле. — говорю я. — Страшно.
— Страшно… — эхом повторяет Настя.
— Бросить никогда не поздно.
Настя смотрит вниз и молчит.
— Сколько тебе лет?
— Какая тебе разница?! — неожиданно резко отвечает Настя. — Боишься, что мусорам сдам? Не бойся, не сдам.
Ее тон передается мне. Я сглатываю слюну и достаю из кармана деньги.
— Сколько
— Мне не нужны деньги. — обрывает она меня, презрительно глядя на разноцветные купюры. — Мне нужен чек. За деньги можешь снять сосок на Гвардейской.
— А ты что, не соска? — зло бросаю я и убираю деньги в карман.
Сейчас она вскочит и уйдет. Плевать!
Но она не уходит. Ее запал куда-то пропадает, она опять смотрит мне в глаза и я вижу в них капельки слез. Но голос не дрожит, она тихо говорит:
— Соска. Но я не беру деньги. Мне нужен чек.
Я смотрю на ее обнаженные руки, на вены… ни одного следа иголки. Это ни о чем не говорит, можно колоть и в ноги, и в шею… Так делают те, которые уже не могут найти вены на руках. Или те, кто хочет скрыть следы. Но наркомана видно сразу: мешки под глазами, пустой взгляд, тягучий говор… признаков много. А ее по идее еще и должно кумарить — уж слишком сильно она хочет получить чек.
— Ты кому чек берешь? — спрашиваю я.
Настя вздрагивает. И молчит.
— Кому чек берешь? — повторяю я.
— Брату.
Она отвечает так тихо, что мне кажется, будто я ослышался и я переспрашиваю.
— Брату. — повторяет Настя и всхлипывает.
— Брат тебя послал сюда, чтобы ты на его кайф работала? — теперь я достаю еще одну сигарету именно из-за желания покурить, которое возникает, несмотря на то, что легкие только что получили свою порцию никотина.
— Он не посылал. Сюда не посылал. Дай сигарету.
Протягиваю ей пачку, она закуривает и, подняв голову, выпускает дым наверх.
— Мне нужен чек. Иначе завтра ему опять будет плохо, а я завтра ему не смогу помочь, мне завтра обязательно надо быть в школе.
— Завтра?
— Завтра. Сегодня он достал себе дозу. Кто-то купил ему просто так один чек сегодня утром.
Словно пазл, мгновенно собравшийся в причудливую картинку, в моем мозгу все сразу становится на свои места.
— Олег? — спрашиваю я.
— Что?
— Брата Олегом зовут?
— Да. — Настя кивает головой и пристально смотрит на меня. — Ты его знаешь?
— Нет. Это я купил ему чек. — я смотрю в сторону и добавляю, — Он сказал, что деньги потом отдаст.
— С чего он будет их отдавать? — Настя горько усмехается. — Ты спроси, когда он в последний раз вообще держал в руках деньги.
— Он сказал, что работает…
— Менеджером?
— Этим, товароведом…
— Ну да. А родители уехали на Кипр отдыхать
— Сказал, что в Греции и оставили… — я умолкаю, понимая, что утром мне просто навешали на уши лапшу и развели на дозу. Неприятно, но гораздо более неприятно то, что об этом знаю не только я.
А Настя вздыхает и ровным голосом говорит:
— Нет у нас родителей. Мать умерла давно, отец уехал… года два назад. Олег уже давно квартиру бы продал, но она на отца оформлена. И не работает он нигде, кто его возьмет? Никто с наркоманом связываться не хочет. Кот иногда мне денег дает, чтобы я поесть купила и за свет и газ заплатила, а так…
— А Кот на Социалке живет? — спрашиваю я и Настя опять вздрагивает, только сильнее, и широко открывает глаза.
— Ты… Кот… Не говори ему ничего, пожалуйста. — она хватает меня за руку и умоляюще смотрит на меня. — Если он узнает, что я здесь… Он Олега убьет тогда.
Слезинки с обоих сторон сбегают по щекам и падают на платье. Совсем детское лицо, совсем ребенок, а в глазах страх, пугающий не меньше, чем сама ситуация. Медленно убираю руку и жестко говорю:
— Я бы тоже такого брата прибил. Ты понимаешь, что он с тобой сделал?
— Он любит меня. — Настя вытирает рукой слезы. — Он не заставлял меня сюда идти, я сама…
— Сама? Как ты сюда попала? Не рановато ли работать в четырнадцать лет проституткой? Или в пятнадцать?
— Мне тринадцать. Один из этих, — Настя кивает головой на толпу, многие из открыто смотрят в нашу сторону и посмеиваются. — сказал, что х… ровесников не ищет. Пойдем отсюда, пожалуйста.
Последнюю фразу она произносит, еле сдерживая рыдания. Я встаю, беру ее за руку и веду из сквера. Мы идем недолго, присаживаемся в метрах двадцати от Афониного дома на скамейку и какое-то время молча сидим.
— Олег сел на иглу года два назад, — успокоившись, говорит Настя, — тогда он действительно работал товароведом, но потом у него появилась недостача, узнали, что он колется… его выгнали с работы. Кота ты же знаешь?
— Нет. Брат твой о нем упоминал, что-то вроде того, что он отдаст…
— Так раньше и было. — Настя кивает головой и продолжает, — Кот раньше за него все долги платил, а потом ему надоело. Сам Кот не колется, он спортсмен и, кажется, с братвой работает. Деньги у него есть, он даже пытался устроить Олега в клинику, но тот не захотел. Через полгода квартира была пуста. Он продал телевизор, центр, видеомагнитофон… все, что от отца осталось. Один бобинник старый стоит, он никому не нужен. Полуразобраный и еле работает… А потом он кому-то сильно много задолжал. Кота в это время в городе не было, на Олега надавили и он за отсрочку долга отдал меня. Я его помню, своего первого парня… первая любовь. Они вдвоем были, но второй меня не трогал, он обдолбленный был. А первый затащил меня в машину и… дай еще сигарету.