Рассказы
Шрифт:
— Я жила очень далеко…
Но тут оркестр замолчал, и молодой человек повел Лейлу к креслам возле стены. Скромно спрятав розовые шелковые ножки и обмахиваясь веером, Лейла блаженно наблюдала за другими парами, гулявшими по залу или направившимися к дверям.
— Привет, Лейла! — окликнула ее Джоз, тряхнув золотой головкой.
Лора тоже прошла мимо и исподтишка подмигнула Лейле, отчего сразу стала похожа на расшалившуюся девчонку, которая только притворяется взрослой. Кавалер был не из разговорчивых. Покашливая, он то одергивал на себе жилет, то снимал с рукава несуществующую нитку. Пусть. Тем более, что вновь заиграл оркестр и второй
— Неплохой пол, — проговорил незнакомый голос, и Лейла решила, что здесь принято начинать разговор с пола. — Вы были во вторник у Нивзов? — услышала она и вновь принялась объяснять, что это ее первый бал. Лейле показалось немного странным, что ее кавалеры не проявляют никакого интереса к ее словам. Разве это не замечательно?! Первый бал! Начало начал. Она даже подумала, что раньше не имела никакого представления о ночи, хотя и любовалась ее немного печальной и торжественной красотой. Теперь ей открылся ослепительный блеск ночи.
— Не желаете мороженого? — спросил ее кавалер, и они прошли сначала сквозь крутящиеся двери, потом по длинному коридору, туда, где в одной из комнат был сервирован ужин. У Лейлы горели щеки, и ей ужасно хотелось пить. Какие очаровательные шарики на очаровательной стеклянной тарелочке с очаровательной, но очень холодной ложечкой, словно ее тоже заморозили! Возвращаясь в зал, она увидала толстяка, ожидавшего ее возле двери, и вновь почувствовала себя почти оскорбленной его старостью. Пора бы ему сидеть на возвышении вместе с папеньками и маменьками! В сравнении с ее другими кавалерами этот был самым жалким— в мятом жилете, с оторванной пуговицей на перчатке, да и пиджак его будто кто-то густо посыпал тальком.
— Пожалуйте, маленькая леди, — пригласил ее толстяк, но не изволил даже обнять ее. И вообще это было мало похоже на танец. Зато он ничего не говорил про пол, и вместо привычного уже вопроса она вдруг услыхала нечто неожиданное, хотя и произнесенное с слегка ворчливой интонацией. — Ваш первый бал?
— Как вы догадались?
— Эх! — вздохнул толстяк. — В этом-то и заключается старость. — Чуть посопев, он провел ее мимо неуклюжей пары. — Я уже лет тридцать бываю в подобных местах.
— Тридцать лет! — воскликнула Лейла. Это было на двенадцать лет больше, чем она жила на свете.\
— Страшно подумать, правда? — мрачно спросил ее толстяк.
Лейла поглядела на его плешивую голову, и ей вдруг стало его жалко.
— Нет, все-таки замечательно так долго чувствовать себя молодым, — ласково ответила она.
— Добрая маленькая леди, — пропел под мелодию вальса толстяк и чуть-чуть крепче обнял ее талию. — Но, — продолжал он, — вам столько не продержаться. Не-ет, пройдет немного лет, и вы в элегантном бархатном платье будете смотреть на танцующих вон с того возвышения. Ваши прелестные пальчики разжиреют и станут короткими, и веер у вас будет другой — черный, с эбонитовой ручкой. Вы будете постукивать им в такт музыки и с улыбкой, как те милые старушки, показывать всем вашу дочь, а потом расскажете своей соседке, как какой-то нахал чуть было не поцеловал ее на балу в клубе. — Тут толстяк еще крепче обнял ее, словно ему стало ее жалко. — А бедному сердечку будет больно, потому что тогда никому и в голову не придет поцеловать вас. Вот вам и придется жаловаться на натертые полы и на то, как опасно стало по ним ходить. Ну, что, мадмуазель Быстроножка? — с нежностью спросил он.
Лейла неожиданно для себя
— Я больше не хочу танцевать, — еле слышно прошептала Лейла, и толстяк было направился к двери. — Нет-нет, не надо. Нет, я не хочу сидеть. Пожалуй, я останусь тут. Спасибо. — Лейла стояла, прислонившись к стене, и, постукивая ножкой, разглаживая перчатки, изо всех сил старалась улыбаться. Но маленькая девочка внутри нее швырнула вверх фартучек и разрыдалась. Зачем ему надо было все портить?
— Послушайте, маленькая леди, — примирительно произнес толстяк, — не стоит принимать мои слова всерьез.
— А кто принимает? — проговорила Лейла и, гордо вскинув темную головку, закусила нижнюю губку….
Вновь пара за парой проходили мимо нее. Двери ни на секунду не переставали крутиться. Дирижер поднял палочку, чтобы начать новый танец. Но Лейле не хотелось танцевать. Сидеть бы теперь дома на веранде и слушать жадные крики совят. Она взглянула на темные окна, и ей показалось, что длинные лучи звезд напоминают крылья…
Едва послышалась нежная мелодия, как перед ней склонился молодой человек с вьющимися волосами. Что ж, придется, видно, потанцевать, но только из вежливости, пока она не найдет Мег. Не чувствуя своего тела, она вышла на середину зала и с королевской покорностью возложила руку на плечо кавалеру. Но не прошло и секунды.
Всего один поворот — и ноги заскользили сами собой. Все превратилось в крутящееся колесо — огни, азалии, платья, розовые лица, бархатные кресла. Когда же, танцуя со следующим кавалером, Лейла случайно столкнулась с толстяком и он на ходу извинился перед ней, она ответила ему самой лучезарной из своих улыбок. Она его не узнала.
Кукольный домик
Перевод П. Охрименко
Когда добрая старая миссис Хей, погостив у Бернелов, вернулась в город, она прислала оттуда детям кукольный домик. Он был такой большой, что возчик и Пэт вдвоем внесли его во двор и так и оставили стоять на двух деревянных ящиках возле сарая. Погода не могла испортить его — стояло лето. А к тому времени, когда придется внести его в дом, запах краски, может быть, выветрится. Потому что, по мнению тети Берил, от этого запаха («Конечно, старая миссис Хей очень любезна, очень-очень любезна и щедра!»), — так вот, от запаха этой краски вполне можно было заболеть. Даже до того, как с домика сняли холст. А уж после…
Так он и стоял пока, этот кукольный домик, выкрашенный темно-зеленой и ярко-желтой масляной краской. Две маленькие трубы, прочно приклеенные к крыше, были красные с белым, а дверь, покрытая желтым лаком, напоминала тянучку. Вместо переплетов на четырех окошечках — настоящих окошечках — были проведены широкие зеленые полосы. Было там и крошечное желтое крыльцо; с крыши свисали капли застывшей краски…
Нет, замечательный, замечательный домик! Подумаешь, запах! Запах тоже был неотъемлемой частью новизны и радости!