Рассказы

Ткаченко Евгений

Пионерская организация имела такую же структуру, как и армия. Разбита она была на отряды, а они, в свою очередь, на звенья по 6—9 человек. Был и председатель отряда и члены совета отряда и звеньевые. Председатель носил две красные нашивки на рукаве, а звеньевые по одной. «Офицерская» часть нашей пионерской организации была представлена почти исключительно девчонками. Да это и понятно. Мальчишек в то время воспитывала улица, и были они недисциплинированными, ненадежными, а некоторые и откровенными хулиганами. Настольной книгой каждого отряда была книга Гайдара «Тимур и его команда». И отряды, и звенья соревновались друг с другом в разных полезных делах. В книге

написано, как Тимур со своей командой помогал старикам, вот и наше звено взяло шефство над одной старой больной женщиной. Она была очень тучной, с трудом перемещалась с помощью костылей, но, при этом всегда улыбалась и любила поговорить. После уроков мы заходили к этой женщине. Девчонки наводили в комнате порядок и болтали с ней, а меня вместе с мальчишками звена посылали в магазин за продуктами.

Одна из самых главных задач деятельности пионерской организации в то время – воспитание мальчишек. Тон в нем задавали большие девчонки – учительницы, а делалось все руками маленьких девчонок – наших командиров. Разборки мальчишеских проступков всегда превращались в цирк и балаган. На собраниях отряда наши командирши очень старались говорить «правильными» словами, и даже применяли политические выражения, рассчитанные на ухо учителя, который всегда присутствовал на собраниях отряда. Без учителя провести это мероприятие было, конечно, невозможно.

Очередное собрание пионерского отряда нашего класса. У учительского стола стоит белобрысая полненькая девочка с коротенькими косичками и красными от волнения щеками. Звать ее Лида Харькова. Лидой ее зовут все девочки, мальчишки же именуют Машкой. Все передние парты оккупированы смирно сидящими девочками. На задних собрались мальчишки, находящиеся в постоянном движении, толкающие друг друга, вскакивающие и беспрерывно гомонящие. Учительница, Нина Петровна, сидит в сторонке у окна и с наигранно безучастным видом смотрит на улицу. Харькова, воображая себя учителем, произносит строго:

– Мальчики, успокоились!

Голос с задних рядов:

– Начинай Машка, мы слышим тебя.

Пауза. Харькова мнется, видно размышляя как поступить, ответить на выпад или продолжить собрание. Решает продолжить:

– На повестке дня два вопроса. Результаты соревнования отрядов школы по сбору макулатуры и разбор плохого, не пионерского поведения пионера Шаронова.

Шаронов громко с задней парты:

– А что я сделал! Опять я! Козел я что ли?!

Света Смирнова с передней парты возбужденно:

– Правильно, козел ты и есть! Кто мне второй день кнопки на парту подкладывает?!

Шаронов:

– А кто меня «хрюном» назвал!

Смирнова в запале:

– Еще и чернилами брызгаешься! Хрюн и есть!

Голос с задней парты:

– А у Светки свинья любимое животное. Она и Борьку Васильева кабаном называет.

В классе поднимается невообразимый шум. Мальчишки хохочут, девчонки кричат вразнобой высокими голосами, защищая подругу. Светка легла на парту и рыдает. Лида стоит у учительского стола, уже пунцовая, не понимая как остановить этот ураган. Нина Петровна продолжает смотреть в окно, но видно по напряжению фигуры, что через мгновение будет усмирять собрание.

Воспоминания, цепляясь одно за другое, слишком далеко затащили меня вперед и надо бы вернуться.

Так вот приняли меня в пионеры. А ведь всего за шесть лет до этого счастливого события меня крестили в Питере в старообрядческой церкви. Это крещение я достаточно хорошо помню, поскольку произошла у меня там серьезная стычка со священником. Я почему-то уперся и никак

не желал окунаться в купель. Священник меня в купель, а я ручонками вцепился в его бороду, верещу, и окунаться не желаю. В конце концов, меня, конечно, крестили, но проявили насилие. Должно быть, уже тогда я чувствовал, что эта церковь не моя.

Став пионером, крестик свой перестал носить и повесил на дужку кровати. Когда собирался в школу и повязывал пионерский галстук, он все время попадался мне на глаза. В душе, каждый раз, что-то поднималось. И, пожалуй, это что-то было агрессивным по отношению к крестику. Ведь в школах в то время проводилась жесткая антирелигиозная пропаганда. Смущало меня одно обстоятельство. Бабушка, которую я сильно любил, была человеком верующим. А точнее, с утра до вечера жила она верой в Бога и мыслями о Боге. В ее доме, в деревне Сологубовке, треть стены занимал иконостас, и все время горели лампадки. Именно у нее староверы проводили свои общественные молитвы. Иногда, из любопытства, я присутствовал на них. Но было ничего не понятно, быстро становилось скучно, и я уходил.

В школе нам объясняли, что наука доказала – Бога нет; а верят в него только старые люди, у которых нет никакого образования. И все, что ни говорят в школе, подтверждается моим опытом. В городе у нас церкви нет, в школе верующих нет и папа с мамой неверующие. Вот ведь и в Сологубовке, в бабушкином доме, молятся одни старушки. Однажды пристал я к бабушке, чтобы объяснила мне про Бога. Предварительно, конечно, выложил все аргументы против Него, которые знал. Бабушка, молча, выслушала и, сказав всего три слова: «Бог Женя, есть», пошла заниматься своими делами.

Я же подумал, что раз бабушка не опровергла ни одного моего аргумента, значит, я прав и сказать ей нечего. Сейчас-то, мне понятно, что бабушке было, что сказать. И промолчала она только потому, что хорошо видела – понять то, что она могла мне поведать тогда, я был еще не в состоянии.

В космос полетели собачки «Белка» и «Стрелка». Все население страны ликует. И тут капнула последняя капля – совершенно неопровержимый с моей тогдашней точки зрения аргумент. Руководитель страны в своем выступлении сказал, что вот, мол, мы уже несколько раз летали в космос и Бога там не встретили.

Пришел я однажды из школы, снял с кровати крестик и выкинул его в окошко.

Шли годы, я много учился, много видел, читал и думал. А спустя пятьдесят лет снова крестился. Но уже в обычной православной церкви. Крестился с душевным трепетом и радостью, которая не покидает меня до сих пор.

Уточка

Первое воскресенье сентября. Раннее утро. Мы с отцом собираемся на охоту. Вынырнул я из своего глубокого детского сна сегодня очень легко, ведь вечером засыпал с приятной мыслью, что утром пойду на охоту. Охотой с этого года я заболел, и от волнения меня немножко лихорадит, поэтому собрался почти мгновенно. Да собирать-то мне особенно нечего – корзина под грибы, а в ней два бутерброда и нож. Теперь вот маюсь в томительном ожидании, когда соберется отец. И кажется мне, что делает он все уж слишком медленно. Я сел на табуретку и наблюдаю за ним. Удивительно, все происходит вокруг, как в замедленной съемке, и нет сомнения в том, что даже газ на плите горит плохо. Вот отец разогревает борщ. Спрашивает, буду ли я его есть. Я отказываюсь, мне о нем даже противно думать, а отец ест и ест почему-то с аппетитом. Про себя думаю: «Как он может, есть такое невкусное, да еще и на завтрак». Однако отец от меня не отстает: