Рассказы
Шрифт:
— Джин?
Это и было видением. До тех пор, пока однажды вечером не раздался ее звонок.
— Ты можешь прийти сейчас? До тех пор, пока ей снова не понадобилось услышать от него, как она красива.
— Ты мне нужен, Джин.
До тех пор, пока он не понадобился ей снова, чтобы опять пропускать сквозь пальцы густые волны ее темных волос. И чувствовать, как его пальцы проникают глубоко-глубоко в пространство, где должна быть задняя часть ее черепа. До тех пор, пока он не понадобился ей, чтобы опять говорить, что она по-прежнему жива.
— Да… Да… Здесь… Мне кажется, я чувствую. Я уверена, я чувствую.
В
— Не уходи сейчас, Джин. Я уже близка… Я почти чувствую.
Проходя мимо дверей соседок Рут, он слышал тихий плач их любовников.
Возвращаясь домой на рассвете, он решил, что отключит телефон и займется Дженни. Он приготовит для нее шикарный обед, такой, который сможет наконец насытить ее голод, даже если для этого ему понадобится готовить всю ночь. Однако он простоял в мясном отделе лавки больше часа и никак не мог ничего выбрать. Цыплята выглядели слишком бледными, бескровными, точно давно уже лежали на прилавке. „А ты ведь не станешь есть то, мертво так давно, правильно?“ Конечно, такая пища не будет иметь ни вкуса, ни цвета.
А куски говядины или свинины казались ему какими-то нереальными, ненастоящими. Слишком красные. Слишком кровавые. Он не мог поверить, что в мертвой вещи может оставаться так много цвета.
Настоящими выглядели только жирные куски. Рыхлые, дряблые — холмы и долины из жира.
Он теребил каждый кусок мяса сквозь прозрачную пластиковую упаковку. Эти куски как будто чего-то хотят от него — он понял это, видя, как меняется их цвет, когда он сквозь пластик вдавливает в них свои пальцы. И все же он не мог ни на чем остановить свой выбор в этом мясном царстве.
Когда он вернулся домой, свет в квартире был погашен. Дженни снова оставила после себя полный разгром, но он почти не винил ее за это. Однако при ее обычной полуманиакальной любви к порядку эта всевозрастающая расхлябанность не предвещала ничего хорошего.
— Дженни? — позвал он шепотом, остановившись на пороге спальни. Она не ответила, но тусклый свет, пробивавшийся из-под абажура ночника, освещал ее голову, ее мягкие светлые локоны, и лицо ее показалось ему еще более красивым теперь, когда оно стало бледнее.
Она спала так крепко. Он подумал, что у нее вряд ли будет настроение поужинать. Он увидел на ее щеках слезы, ручейками бегущие к уголкам рта.
Он тихо сбросил одежду и скользнул к ней под одеяло. Она не шевельнулась, даже когда он прижался своим холодным телом к ее наготе.
Он стал целовать ее, гладить и, поскольку она оставалась безучастной, щипать, потом кусать. Слезы лились у него из глаз, когда он гладил ее грудь, проводил рукой между ног, пытался целовать и пробудить ее любовью. Но она оставалась холодной и бесстрастной. Двигался только он сам, и слышно было лишь его неровное, прерывистое дыхание.
* * *
Джин постучал в темную дверь с зарешеченным окошком. На этот раз пришлось подождать. Он знал, что в неурочное время требуется особое приглашение.
Ее бледное лицо появилось за сеткой, темные глаза
— Комната есть? — шепотом спросил Джин. — Комната для нее?
Рут опять посмотрела на тюк. Затем подняла глаза, пытаясь поймать его взгляд.
— Ты будешь приходить еще? Ты придешь, если я позову?
Джин плотнее запахнул куртку, пытаясь спастись от леденящего холода.
— Конечно… — сказал он наконец. — Я приду, если ты позовешь.
Дверь открылась, как всегда, без скрипа, и обитательницы темного дома перенесли через порог тяжелую ношу.
Прошло две недели, прежде чем телефон зазвонил снова. Звонившему не пришлось ждать долго: Джин был наготове и сразу же снял трубку.
— Да? — сказал он.
— Джин? — спросил голос Дженни. — Ты придешь? Ты мне нужен. Я хочу, чтобы ты пришел.
Перевод: Леонид Прокопенко
Аквариум
Steve Rasnic Tem, "Aquarium", 1990
В сиротском приюте был аквариум. Обыкновенный стеклянный аквариум был вставлен в деревянный макет приюта — старого и неуклюжего. Открытый сверху, этот макет служил обрамлением для аквариума.
Приют всегда получал такие необычные подарки: имбирнопряничных великанов, кукол с лицами президентов, игрушечные домики — копии знаменитых зданий. Всякий раз по такому случаю в городской газете появлялась статья с фотографией дарителя и его презента в окружении многочисленных ребятишек с хорошо отрепетированными улыбками.
Другие благотворители проводили особые мероприятия. Отель «Морская арфа» обычно каждый год устраивал праздники для сирот из приюта, которые иногда длились по нескольку дней, и дети ночевали в гостинице. Майкл знал, что несколько раз бывал на праздниках в этом отеле, но почти ничего об этом не помнил, так как был тогда слишком мал — ему было не то четыре, не то пять лет.
На том аквариуме имелась маленькая медная табличка с надписью: «Дар Мартина О'Брайена». Майкл слышал, что этот тип был кем-то вроде рыболова и сам сирота. Считалось, что многие дары — от бывших обитателей сиротского приюта. По правде говоря, Майкл никогда не верил, что можно стать бывшим обитателем приюта: это место оставляло на человеке свою метку навсегда. Иногда он и сам размышлял о том, что подарит приюту, когда станет старым и богатым.
Временами рыбки подплывали к крошечным окошкам макета и смотрели наружу. Один из старших ребят сказал, что рыбы почти не видят дальше своих ртов, но казалось, что они таращатся прямо на тебя. Будто ты — предполагаемый родитель, а сегодня — день посещений. Именно так выглядят дети в дни посещений, думал Майкл: пялятся из окон, вылупив глаза, и нервно двигают жабрами. Стараясь выглядеть так, как того хотелось бы предполагаемым родителям. Стараясь выглядеть так, словно идеально подходят для их семьи. Временами, когда в комнате с аквариумом было достаточно светло, ты видел свое отражение в этих окошках, оно накладывалось на рыбку. Ты вглядывался внутрь, она смотрела наружу. В ожидании.