Рассказы

Яблочков Георгий Алексеевич

В первый раз после двухмесячной разлуки Макар видел Варвару и не узнавал её: то же лицо и не то. Оно было бледно, прозрачно, но дико-сурово, и тёмный ужас глядел из измученных глаз. Они так и не поздоровались, так и не перемолвились ни одним словом. Сидели поодаль, взглядывали друг на друга и не верили, что это они.

Кругом бил и крутился пьяный шум. Михайла лез целоваться к Елене, потом к Макару и кричал:

— Елена Петровна! Спасибо! Ах! Ну, и угостила ты нас! Сват! Макар! Не могу терпеть… Хочу вас с Еленой помирить. Поцелуйтесь!

Живите ладно, по закону, как полагается мужу с женой.

— Правильно, правильно! — кричали кругом. Макара схватили и толкнули к Елене. Больше всех старался Вася. Макар молча поцеловал Елену, а она закрыла лицо передником и, отойдя в сторону, начала всхлипывать.

— Гришка, целуй Варвару! — гремел Михайла. — Вот как! Всех перемирю. Чтоб всё ладно было!

Гришка потянул носом, ухмыльнулся и, переваливаясь, полез к Варваре.

— Сват! — кричал Михайла. — Целуй и ты Варвару. Чтобы всё по-хорошему было. Всех помирю!

Потом начался пляс. Плясали, пели, снова целовались, и у Макара шла кругом голова. Он всё не мог чего-то сообразить, а чувствовал только, что то, что было, кончается совсем. Дробится на мелкие осколки и несётся в чёрную дыру. «К чёрту!» Не было больше водки. Макар послал Никифора купить ещё. «Пропадай всё пропадом!..»

Изба так и тряслась. Михайла плясал с Еленой, Вася с Ариной. Неожиданно распахнулась дверь, ворвалась разъярённая Хама и заревела, как труба:

— Пьяницы! Сюда, что ли, моего пьяницу заманули? — Вася, с увлечением выплясывавший посредине избы, малодушно кинулся за перегородку во вторую половину избы. Но Хама уже волокла его, как ястреб цыплёнка.

— Вот невежа! Вот необразованная баба! — кричал Вася, жмурясь от оплеух и приплясывая ногами. К Хаме, пошатываясь, со стаканчиком в руках, направился Михайла.

— Марья! С праздником, Марья! — утирая слёзы, кричал он. — Всех помирил. И тебя помирю… Такой уж я человек… Выпей вот, Марья! А Вася — душевный мужик.

Но подпрыгнув от удара, стаканчик дугой полетел через всю избу. Увлекаемый крепкой рукой, Вася безропотно исчез за дверь, и с улицы долго ещё гремел разгневанный бас.

Размякший Михайла кричал:

— Сват! Сваха! Гости дорогие! Не обессудьте! Окажите почтение! Теперича к нам.

Двинулись в лаптевскую избу. Поставили самовар, жарили яичницу, пили водку. Пришли ещё гости — из усадьбы рабочий Яков и кухарка Авдотья, подвалили свои мужики. Михайла кричал всем:

— Пожалуйте, гости почтенные! Радость у нас. После войны замирание настало. Всех помирил! Макара с Еленой. Гришку с Варварой, — новобрачные у нас. Гуляем на радостях!

Гришка форсил. Дёргал носом, утирал его рукой, проходил длинным шагом по избе, звал из сеней Варвару и приказывал ей садиться рядом с собой. Макару стало невмоготу. Был уже вечер. Он поднялся и пошёл.

Варвара подогревала в сенях самовар. Увидев Макара, она выпрямилась, взглянула на него, и, неожиданно для себя самого, Макар, остановившись, сказал:

— Варя! За что ты меня убила? —

и, махнув рукой, прошёл.

Садилось солнце. На улице стоял дым коромыслом. Обнявшись и выписывая мыслете, шли мужики и бабы и оглушительно горланили песни. Избы гудели от спершегося в них крика и пляса. Из окна покосившейся хибарки глядело унылое лицо Васи. Заметив приятеля, он высунулся и крикнул: «Макар!» — но в тот же миг на его плечах появились две руки, Вася сгинул, как дым, а высунувшаяся голова Хамы заревела:

— Проходи, проходи, сволочь! Нечего людей смущать!

XIV

Ночью Макару не спалось. Давно уже, с самого начала ссоры с женой, он ночевал в летней избе, отделённой сенями от той половины, где жила Елена с детьми. Работник Никифор спал на сеновале.

Макар долго ворочался на лавке. Ему стало душно, он встал и вышел посидеть на крыльце.

Полный месяц стоял над заречными голубыми лесами, серебрил пески, озерко и дорогу на той стороне, перекидывался чешуйчатым мостом через реку и заливал белым мерцанием улицы и дома. В чёрной тени стояла часовня на обрыве; на ней теплился только крест. Было часов десять. По дворам лениво перелаивались собаки; деревня спала после целого дня гульбы.

Макар долго сидел и смотрел на реку и на лес. Ему вспомнилось, как он встречался весной с Варварой, как захватили их в огороде, как он бушевал тогда… Как ходил к озеру за кладом, как неожиданно ушла от него Варвара, как он мучился потом… Точно чёрная сила без передышки гнула, ломала и засовывала его всё глубже в дыру. А сегодня Варвара начнёт по-настоящему жить с Григорием, и всему будет конец. Макару представилось, как слюнявый Гришка обнимает и целует её, и от боли у него закипели на глазах слёзы, едкие, как купорос.

На минуту в нём поднялся порыв: «Ну, вас всех совсем! Не хочу больше мучиться. Уйду, куда глаза глядят…» Но у Макара не было уже сил ни на что. Когда ему представилось, как он пойдёт один, неизвестно, куда, оставив и Кузьмино, и реку, и лес, и поля, — он увидел, что этого не может быть. Куда пойти?..

Уронив бессильные руки, он глядел на задумавшуюся реку, на подлунный пар, мерцающий над лесами, и вспомнил про клад. Вспомнил про мельника, у которого был две недели тому назад, про его острые глаза, про длинный с ним разговор… Макар снова почти верил в клад. Но и это было ни к чему. На что теперь клад?..

И в первый раз в жизни подступила к Макару совсем новая мысль, взглянула спокойно в глаза и шепнула, что лучше всего было бы помереть…

— Макар!.. — долетел до него откуда-то громкий шёпот. — Макар!.. — и Макар вскочил, заметался, как потерянный, бросился было по улице, но вернулся и кинулся в сени, а оттуда на двор. Под навесом, около калитки в огород, стоял кто-то белый и шёпотом кричал: — Макар!..

Это была Варвара. Она стояла, опустив обе руки, выкликала, как во сне: «Макар!.. Макар!..» — и её било всю, так что она едва держалась на ногах.