Рассказы
Шрифт:
И вот сегодня… Сегодня случай прекратить эту мучительную, ужасную, безобразную агонию, которая может протянуться ещё года два.
Сегодня доктор, уезжая, сказал:
— Боюсь, чтоб с ней не случилось апоплексического удара.
Он может случиться.
Отчего же не заставить его случиться?
Сегодня или никогда. Здесь нет даже преступления. Здесь просто отвращение и жалость. Неужели какое-то неизвестное «что-то» может пересилить все доводы разума, логики, может помешать сделать мне то, что я передумал,
Не знаю, сколько времени я думал и боролся сам с собой, но я вздрогнул и очнулся под её пристальным взглядом.
В двух шагах она, очнувшись, смотрела на меня широко раскрытыми от ужаса глазами, словно читая на моём лице мои мысли. Она приподняла голову и шевелила губами, тщетно стараясь крикнуть.
В её глазах было столько мерзкого, животного ужаса, что у меня пробежали какие-то противные мурашки по всему телу и во мне проснулось бешеное желание задавить это противное, мерзкое животное, делавшее судорожные движения.
Я кинулся на неё и, придавив подушкой её лицо, навалился на подушку всею тяжестью своего тела.
Два-три конвульсивных движения её тела заставили меня ещё сильнее с отвращением нажать подушку.
Затем всё как-то кругом пошло у меня в голове, я вдруг почувствовал страшную усталость и впал в какое-то забытьё.
Не помню, сколько времени оно продолжалось, но я очнулся с мыслью:
— Не видал ли меня кто-нибудь?
Кругом было тихо. Я, на всякий случай, оглянулся. Никого.
Как вдруг я вскрикнул.
Напротив, на стене, навалившись на что-то всею своею массой, лежало чёрное чудовище, медленно поворачивая свою огромную голову.
Я закричал, кинулся с подушкой в руке к двери, но оно, тоже схватив что-то огромное чёрное, одним шагом перешагнуло через всю комнату и стало прямо предо мною, загородив дорогу.
Тогда я закричал от ужаса и упал без памяти.
Сбежавшаяся прислуга нашла меня около двери лежащим без чувств, с крепко зажатою подушкой в руке. Труп жены уже холодел. Доктора нашли, что она умерла от апоплексического удара, и утешали меня в моём «горе», говоря:
— Этого и следовало ждать.
Я, впрочем, не помню, что именно говорилось, что делалось вокруг в течение этих трёх дней.
Я был занят своими мыслями. Ночная сцена не вызывала во мне ни ужаса ни отвращения, — я просто старался не думать о ней, и это мне удавалось. В общем я чувствовал себя спокойным и как-то равнодушным ко всему.
Так шло до самых похорон.
Я стоял около могилы, где-то в толпе, когда все расступились, чтоб пропустить меня бросить первую горсть земли.
Что-то пели. Кто-то плакал.
Я спокойно сделал два шага к жёлтой куче песку, которая возвышалась на краю могилы, и вдруг передо мной скользнула по земле и потянулась в могилу она, моя тень.
Она,
Говорят, я страшно закричал.
Но я помню только, что услышал словно какой-то чужой, страшный, раздирающий душу вопль и кинулся вперёд, чтоб задушить «её»…
Не помню, что я потом говорил, кричал, делал, что со мной было, — когда я очнулся, я сидел на каком-то могильном памятнике, окружённый толпою провожатых, кто-то подавал мне воды, кто-то советовал прийти в себя.
Мне сразу бросились в глаза изумлённые лица, послышались разговоры, восклицания:
— Этого не может быть!
— Он просто помешался!
— Однако!
— Невозможно!.. Он так терпеливо сносил!..
— Бывает, что убийцы в такие минуты…
— Просто бред!
— Тс. Он очнулся!
Я понял, что, вероятно, что-нибудь сказал, тревожным взглядом оглянул всех, поднялся, чтобы что-то сказать, — и вдруг увидел, как какое-то тёмное пятно скользнуло по памятнику. У меня остановилось сердце: через памятник переползла моя тень, её голова виднелась на пальто моего знакомого, словно она добиралась, чтоб сказать ему на ухо мою тайну.
Я снова закричал от ужаса, кинулся на моего знакомого, увидел, как тень, вдруг спрыгнув с него, шаром подкатилась мне под ноги, и упал…
Когда я очнулся на этот раз, я лежал в своём кабинете. Пахло лекарствами. В окна бил ослепительный солнечный свет.
У стола моя дальняя тётка мастерила какое-то питьё. Около меня была сиделка.
Сначала я никак не мог сообразить, что произошло, но сиделка начала поправлять подушки, и мне сразу вспомнилось всё. И вдруг я лежу на той самой подушке…
— Тётя… тётя… — крикнул я, вскакивая на постели, — это не та самая подушка?.. Не та?..
А по стене выросла чёрная, безобразная тень и чутко прислушивалась, та ли это самая подушка, или нет.
С тех пор «она» не даёт мне покоя.
Я разговаривал со следователем и чувствовал, что она стоит у меня за спиной и внимательно слушает, всё ли и так ли я рассказываю.
Когда следователь покачивал головой, я приходил в бешенство. Разве я мог бы, разве я смел бы врать в её присутствии?
Я кричал:
— Спросите у неё! Она всё видела! Всё знает!
Я оглядывался на тень, она кривлялась, безобразно махала руками, передразнивая меня, издеваясь надо мной, над тем, что мне не верят.
Когда меня осматривали какие-то доктора, я умолял только, чтоб они осматривали меня в тёмной комнате.
Да нет! И в темноте мне нет от неё спасения.
Я чувствую её присутствие здесь, около, чувствую, что достаточно одного луча света, и она снова появится передо мной, начнёт издеваться, насмехаться надо мной.