Рассказы
Шрифт:
Видно, его пробирал предутренний холод.
И затем всё снова стало тихо.
Прошло десять минут, прошло двадцать. Мужчина с водой не возвращался.
В соседнем номере было тихо-тихо.
Прошло полчаса. Три четверти.
Я лежал на кровати, дрожа всем телом.
Страх рос, рос во мне.
Крутом ни звука. Словно все в этом доме умерли.
Страх мало-помалу переходил в ужас. Меня колотила лихорадка. Зубы стучали.
Мне хотелось крикнуть диким голосом, выбежать в
Зачем?
Что я им скажу?
Что какой-то господин долго ходит за водой? Что я боюсь один в комнате?
Боязнь показаться смешным, показаться глупым, показаться сумасшедшим удерживала меня, и я лежал, словно прибитый гвоздями к постели, прикованный ужасом, — не смея пошевелиться.
А время тянулось медленно-медленно.
И мужчина не возвращался.
И всё было тихо в этом словно вымершем доме.
Засерел рассвет.
Свет какой-то серый и мрачный, и грязный, полз в окна и наполнял комнату.
А он всё не возвращался.
И кругом было тихо, как в могиле.
«Скорей бы день! Скорей бы день!» с тоской думал я, чувствуя, что мой ужас всё растёт и растёт.
Первый звук, раздавшийся в доме, — где-то хлопнули дверью, — оживил меня.
Я вскочил, как безумный, и позвонил долго, настойчиво, тревожно.
Несколько минут молчания, и раздалось шлёпанье туфель.
Я слышал, как коридорный щёлкнул нумератором электрического звонка, как что-то пробормотал, зевнул и медленно, нехотя шёл к моей двери.
Вот когда секунды казались вечностью. Скоро ли он дойдёт?
И едва дверь отворилась, я встретил его лицом к лицу в дверях, так что он даже пошатнулся.
— Что угодно, monsieur?
— Кто живёт в соседнем номере? Вот здесь!
Заспанный лакей посмотрел на меня удивлённо и злобно.
— Какая-то англичанка. Приехала вчера. Что угодно, monsieur?
— Она замужем? Скажите, она замужем?
Лакей смотрел на меня всё изумлённее и изумлённее.
— Почём же мне знать, monsieur? Monsieur задаёт такие странные вопросы! В шестом часу утра! Изволите беспокоить…
— Я вас спрашиваю!..
— Приехала одна!
— У неё был сегодня ночью мужчина!
Лакей посмотрел на меня, как на сумасшедшего, пожал плечами и повернулся:
— У неё? Старуха, лет семидесяти!
— В таком случае…
Я схватил его за рукав.
— В таком случае, сейчас же войдите в этот номер!.. Там что-то странное… Я не знаю… Там что-то произошло…
У меня зуб не попадал на зуб.
Лакей старался освободить свою руку. Он был окончательно зол.
— Но как я смею, monsieur? Идти к даме, когда она спит!
Но я не отпускал его. Я наступал:
— Идите… Я отвечаю… Я вам говорю, там… там что-то странное.
Моя
— Как я могу?.. Какой вы странный, monsieur… Да и дверь, вероятно…
Он тронул. дверь. Она отворилась.
Лакей несколько моментов в сомнении постоял на пороге. Потом тихонько вошёл.
Прошла секунда, другая — и из номера раздался крик, полный ужаса.
— Ай!
Лакей вылетел в коридор, трясущийся, бледный, как полотно, с искажённым лицом.
— Там… Она… Ай!.. Полицию… Управляющего…
Он кинулся за управляющим.
Словно какая-то неудержимая сила меня тянула. Я пошёл в номер. Пол был завален раскрытыми чемоданами, выброшенными вещами. Я споткнулся обо что-то, падая, схватился за кровать и очутился лицом к лицу…
Я закричал диким голосом, зашатался, меня словно выбросили из комнаты.
На кровати лежала жёлтая, словно восковая, фигура с широко раскрытыми стеклянными глазами, — старуха с перерезанным горлом.
Кровь тёмным, — мне показалось, чёрным, — пятном покрывала край простыни.
Лужа крови чернела на ковре около кровати.
Двери хлопали.
Разбуженные моим криком, неодетые жильцы с испуганными лицами выглядывали из дверей.
— Что случилось?.. Что случилось?..
Я очнулся, — меня тряс за руку сосед, с которым мы ночью подслушивали и смеялись около двери.
Он тоже заглянул в номер старухи и тоже вылетел оттуда в ужасе.
Он тряс меня за рукав, широко, в ужасе, бессмысленно раскрыв глаза, и, не попадая зуб на зуб, повторял:
— Я тоже не спал всю ночь… Я тоже не спал всю ночь…
Сбежалась вся гостиница.
Явилась полиция.
Швейцар слышал только, что ночью кто-то постучал к нему в дверь. Он, как всегда, дёрнул за цепочку, отворил входную дверь. Стучавший вышел, и дверь за ним захлопнулась.
На тротуаре, в двух шагах от гостиницы, нашли платок, о который вытирали окровавленные руки.
Вот и всё.
Гостиница расположена на углу площади. От площади по всем направлениям разбегается десяток улиц. Дальше каждая из них делится на две, на три. Те делятся опять, скрещиваются, перекрещиваются.
И в этом лабиринте убийца исчез бесследно, навсегда.
Разумеется, обыкновенный грабитель, забравшийся с вечера в гостиницу, где-нибудь притаившийся до ночи, а затем вошедший в тот номер, который позабыли запереть.
И управляющий, бледный, растерянный, говорил с укором нам всем, — словно мы были виноваты в случившемся с ним несчастии:
— Ах, господа, всегда надо запирать двери! Как вы так, право!..
И жильцы стояли подавленные, словно, действительно, в чём-то виноватые.