Рассказы
Шрифт:
Девушка махнула рукой влево, и Вера Петровна пошла по глубокому рыхлому горячему песку, забивавшемуся в туфли. «Правильно, неправильно, — вспоминала она слова Клавдии Ивановны. — Любить друг друга, и будет правильно. Не себя любить, а его. Настоящая, ненастоящая… Вот Людмила Яковлевна не верит в настоящую. А я буду любить его по-настоящему, и выйдет настоящая… Как он все-таки далеко живет от станции. Где же пруд?»
Но тут улица пошла вниз, и впереди блеснула вода. Крики купальщиков звенели над водой. Пруд был длинный и узкий — перегороженный плотиной ручей.
Справа от нее была плотина, заросшая старыми ветлами. Слева — деревянный пешеходный мостик. Вера Петровна неудачно вышла на пруд — и до плотины и до мостика было довольно далеко. Поколебавшись, она пошла к плотине…
За плотиной ей наконец объяснили, где найти домик его хозяев. По заросшей травой улице, шагая прямо навстречу низкому красному солнцу, она добрела до калитки. Так вот где он жил все это время… Она толкнула калитку, уверенная, что сейчас увидит его.
Маленький, очень прибранный садик. Между рослыми густыми кустами малины и смородины недавно подметенная дорожка вела к крыльцу совсем маленького домика. Вера Петровна поглядела туда, сюда — никого. Она поднялась на крыльцо, постучала — никто по ответил, не открыл. Подождав и все больше волнуясь, она осторожно дернула дверь. И дверь поддалась. Не заперто.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросила Вера Петровна, остановившись на пороге.
Молчание. Только где-то рядом тикали ходики.
Вера Петровна осторожно шагнула вперед и снова остановилась. Из сеней видна была комнатка с кроватями и занавесками, и еще одна комнатка — с голубой печкой, с большой географической картой на стене, — и кухня. Над кухонным столом висели ходики. Стрелки показывали без четверти шесть.
— Вам кого? — услышала Вера Петровна у себя за спиной.
На крыльцо поднялась старушка. Руки ее были выпачканы землей — только что копалась в огороде.
— Я не слыхала, как вы вошли, — сказала она, оглядывая Веру Петровну. — Я за домом была.
Она вошла в кухню, сполоснула руки под рукомойником.
— Вы к кому? Никого нет. Все в городе. Провожают.
— Провожают?
Но Вера Петровна уже сама поняла, кого провожают.
Он был здесь час назад, взял свой чемоданчик и уехал. Домой, к отцу. Он им объявил, что в институт его не приняли. У него уже и билет есть. И сын этой старушки, его товарищ, поехал с ним в город — проводить, посадить на дальний поезд…
— Когда его поезд уходит?
— В семь с минутами. Сын обещал вернуться к девяти.
Остался час с небольшим.
— Да у вас тут до станции сорок минут! — воскликнула Вера Петровна в отчаянье.
— Вот уж нет! Мы до станции всегда за двадцать минут доходим. За час до города добираемся, если, конечно, к самой электричке попасть, — сказала старушка.
Она рассмеялась, узнав, что Вера Петровна вышла на ту сторону
— Давайте я вам покажу.
Она вывела Веру Петровну за калитку, и Вера Петровна побежала.
Через двадцать минут она добежала до станции и увидела хвост электрички, уходящей в город.
Она заметалась по платформе. Уже седьмой час, а следующая электричка будет здесь через сорок пять минут. Надежды не оставалось никакой.
Вера Петровна без сил опустилась на скамейку. Что делать? Сидеть здесь, на этой скамейке, пока не пройдет мимо дальний поезд? Дальние поезда на маленьких станциях не останавливаются… Она даже в окно его не увидит…
Зная, что уже все безнадежно, Вера Петровна тем не менее дождалась электрички и вернулась в город. На вокзал она прибыла в сумерки. Дальний поезд уже отошел, и даже провожавшие успели разойтись.
Все кончилось. Все стало прошлым, воспоминанием. Словно все было не с ней. Словно взяла книжку и прочитала от начала и до конца.
Было уже совсем темно, когда Вера Петровна шла со станции домой. Весь день она бегала, ездила и ничего не ела, но в тоске своей, и отчаянье не замечала она ни голода, ни усталости. Низкие крупные звезды висели на темных ветвях деревьев, прекрасные и равнодушные. И, враждебно глядя на звезды, Вера Петровна думала, что вот есть у нее теперь и покой и воля. И всегда будет. И никогда не будет той вечной муки и тревоги, в которой все счастье, — любви.
Большой темный тополь стоял возле ее дома. Когда она поравнялась с ним, тень отделилась от ствола.
Вера Петровна узнала его и не поверила.
Шинель, свернутая, висела у него на плече. В руке он держал чемоданчик.
— Вы!
— Я соскочил с поезда, когда проезжал мимо твоей станции.
Раздавленная радостью, она стояла и смотрела на него.
Он отворил перед нею калитку и сказал:
— Пойдем домой.
1962
ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР
— Расскажи мне все.
— Как это — все?
— Все, что с тобой было.
— Со мной так много было…
— Ты все мне можешь рассказать. Ведь мы — муж и жена.
— А разве мы — муж и жена?
— А ты так не считаешь?
— Мы никогда не говорили об этом.
— Мы никогда ни о чем не говорили. Только о моей болезни. Ненавижу свою болезнь за то, что мы о ней так много говорим! Скажи, а ты до сих пор не считала, что мы муж и жена?
— Не считала.
— А как же ты считала?
— Никак не считала. Хотела, чтобы вам было хорошо.
— Я уже просил тебя, говори мне «ты».
— Хорошо, я буду говорить тебе «ты»…
— Ты должна мне все рассказать. И я тебе — все. Это наш последний разговор.
— Почему — последний?
— Потому что за мной вот-вот придут…
— Ну, так что же? Мы можем поговорить потом.
— Когда потом?
— После операции.