Расследованием установлено…
Шрифт:
— Кныша взяли. Уже в следственном изоляторе, — деловито, без всяких эмоций доложил дежурный.
У Линяшина перехватило дыхание. Наверное, он слишком долго молчал.
— Ты лег спать? — вернул его к действительности телефонный голос. — И правильно делаешь. Мы без тебя поговорим с ним за жизнь…
— Без меня не надо! Я поймаю такси и приеду!
— Приезжай, ждем. Машина, наверное, уже у твоего подъезда. Видишь, как я забочусь о твоем семейном бюджете…
Кныша задержали по ориентировке, очевидно, во время основательного загула. Во всяком случае
Без запинки пересказав Линяшину свои анкетные данные, он облизал пересохшие губы, бросил тоскующий взгляд на графин.
— Наливайте, пейте, — разрешил Линяшин.
— Мне поручено расследование дела о краже в квартире Сердобольского Сергея Яковлевича.
— В какой квартире? — насторожился Кныш.
Линяшин уловил его настороженность и плохо скрытое удивление.
— Вы лежали в больнице вместе с Сердобольским? — вместо ответа задал вопрос Линяшин.
— Лежал. Не отказываюсь, знал Сергея Яковлевича.
Линяшин отметил, что слово «знал» Кныш, наверное, не случайно употребил в прошедшем времени. Значит, ему известно о смерти старика. Так и должно быть.
— Так что вы можете сказать о краже?
Кныш молчал, но по его напряженному лицу было видно, что он о чем-то мучительно трудно думает, ловит ускользающую, какую-то важную для него мысль.
Когда он наконец поднял на следователя глаза, в них Линяшин прочел и обреченность, и решимость. Странно, Кныш еще не сказал и слова, но следователь уже понял, что сейчас будет сказана правда. Та правда о краже, которая у него, Линяшина, складывалась во время следствия как мозаичная картина из тщательно отобранных кусочков материала.
— Я не привык вилять, когда закон меня держит за шиворот, — сказал Кныш с усмешкой. — Сколько заработал — столько и получу. Но и за чужие статьи кодекса вкалывать на лесоповале не собираюсь… Я был не в бегах от вас. Я пил и думал: оставил меня этот паук Раковский в дураках или не оставил?
— Оставил, — однозначно подтвердил Линяшин. — А разве могло быть иначе?
Кныш тяжко вздохнул:
— Не могло. Дураки и должны оставаться в дураках… Но я думаю, что на некоторых умников у вас побольше, чем на меня, собрано, а?
— Побольше, — не стал уходить от ответа Линяшин, И, подумав, без обиняков сказал — Давайте начнем по порядку. Как и при каких обстоятельствах вы познакомились с Раковским?
Утром Линяшин докладывал полковнику Климову:
— Одна из наших версий полностью подтвердилась. Кныш — фигура весьма второстепенная, игрушка в ручках Раковского. Именно он, как мы и предполагали, навел Кныша на бывшую квартиру Сердобольского, где жил уже Труханов. Откуда он заполучил этот адрес и сведения, что у старика есть ценные антикварные вещи, Кныш не знает. И похоже, что говорит правду. По его словам, за несколько дней до троицы — дня кражи — Раковский сам проверял, действительно ли живет Сердобольский
Кнышу было строго-настрого наказано: ничего в квартире не брать, кроме камнерезных статуэток. Он в точности и выполнил это поручение Раковского. А когда принес их, того чуть не хватила кондрашка. Он орал на него так, что побелка сыпалась с потолка и мигали лампочки в люстре. Растерянный Кныш хотел взять статуэтки себе как трофей. Раковского привело это в бешенство. Он колотил эти статуэтки друг о друга, пока от них не остались одни осколки…
Климов весело рассмеялся:
— Колоритная сцена! Но не без расчета на эффект. Раковский любит и умеет подчинять себе людей бурей эмоций. Давит их психологическим прессом. И на многих это действует. Чувствуют себя лягушкой перед пастью змеи… Извини, я отвлекся, продолжай…
— Вскоре Раковский находит новый адрес Сердобольского — бывшую квартиру Труханова. И убеждается, что она пуста — старик в тяжелом состоянии лежит в больнице. Вот тогда в его голове и созревает план: определить в эту же больницу Кныша, поскольку, как оказалось, он прописан в том же районе. Вы знаете: бывшему уголовнику разыграть гипертонический криз не составляет большого труда. А под руководством такого искусного мистификатора, как Раковский, — тем более. Что и было сделано. Вызов «скорой», разговор с врачом, у которого в кармане лежат вызовы к другим больным, и он, естественно, торопится, — все это взял на себя Раковский.
На этот раз Кнышу было велено: минимум — войти в доверие, стать для старика своим человеком. Отсюда и полученное им в больнице прозвище: Витя-угодник. А максимум — выкрасть у него ключи от квартиры. Кныш все сделал по максимуму. Как он заполучил ключи, мы знаем.
Дальше события развивались так. Зная от врачей, что Сердобольский вот-вот может умереть, Кныш забирает ключи, срочно выписывается и бежит к Раковскому. А тот его встречает по заранее разыгранному сценарию. Дескать, от задуманного надо отказаться: органы что-то пронюхали, как бы не нагрянули с обыском. «А что делать с ключами?» — спрашивает Кныш. «Завтра же выбросим на помойку! — заявляет Раковский. — Тебе же советую временно смыться». Кныш конечно же напуган. Вечером Раковский устраивает для него разрядку — попойку, плачется, что его, наверное, заберут. Кныш утверждает: Раковский пил лошадиными дозами, и он не отставал от него.
— Раковский пил лошадиными дозами минералку или чай коньячного цвета? — усмехнулся Климов.
— Я тоже так думаю, Василий Николаевич, — согласился Линяшин.
— Что же было утром?
— Утром они поднялись поздно, похмелились. Раковский проводил его на такси и по дороге демонстративно швырнул ключи в Фонтанку. Прямо с середины моста. Мол, и концы в воду. А Кныша на прощание щедро одарил: пять сотен не пожалел. И умолял его беречь себя — не мозолить глаза милиции, отсидеться месяца два-три у какой-нибудь знакомой.