Расследованием установлено…
Шрифт:
У Линяшина на этот счет были свои догадки, но их, как говорится, к делу не подошьешь. Их надо возвести в ранг неопровержимой истины, надежно закрепленной показаниями обвиняемых, свидетелей, вещественными доказательствами и актами экспертиз.
В записной книжке Аллен был найден номер телефона, совпадающий с тем, который в одном из писем давал Раковскому Серж Лаузов. На вопрос, что это за номер и каким образом он оказался у нее, Аллен Калева кокетливо ответила:
— Не ломайте голову над пустяками. Это не телефон, а шифр: номер дома и квартиры одного из моих поклонников-соотечественников.
Эти бесплодные допросы все больше убеждали Линяшина в том, что пора воспользоваться добрым советом полковника Климова: рассказать Аллен Калевой, как низко и подло обманул ее Раковский. Даже не рассказать, а убедительно, эффектно продемонстрировать.
Раковский и Аллен Калева вежливо кивнули друг другу и сели на стулья у стола Линяшина. Очная ставка подследственных — более ответственное дело, чем допрос. Следователь один, их двое. Верх берет сторона, чьи ум, воля, аргументы окажутся весомее, а в итоге — кто из подследственных сдаст свои позиции перед лицом Истины.
— Расскажите, Раковский, как и с какой целью вы продали Калевой поддельные изделия, выдав их за подлинные работы Фаберже? — ровным голосом спросил Линяшин.
— Я хотел бы уточнить некоторые моменты… — торопливо, даже слишком торопливо для его манеры разговора со следователем начал говорить Раковский.
— А я хотел бы услышать ваш ответ на конкретно поставленный вопрос, — неуступчиво сказал Линяшин.
Аллен Калева недоуменно смотрела то на следователя, то на Раковского. В выражении ее красивого, ухоженного лица промелькнули то ли испуг, то ли изумление.
— Видите ли, я не успел предупредить Аллен…
— Отвечайте на вопрос! — жестко перебил Линяшин. — Или я начну спрашивать Калеву.
— Семен, в чем дело? Какие подделки? — вмешалась вдруг она.
Раковский, сверкнув очками на Линяшина, опустил голову.
— Вам предъявляются три статуэтки, изъятые при таможенном досмотре у ваших сообщников, — обращаясь к Калевой, сказал следователь и выставил их на стол.
Калева внимательно осмотрела изделия, задержала взгляд на клейме «К. Фаберже».
— Да, именно эти работы Фаберже я приобрела у Семена… простите, у Раковского.
— Ознакомьтесь с заключением искусствоведческой экспертизы, — протянул ей бумажку Линяшин.
Калева прочла ее раз, второй. Линяшин не видел выражения ее опущенных глаз, но по вспыхнувшему красными пятнами лицу догадался, какие противоречивые чувства обуревают ее сейчас.
— А вам, Раковский, предъявляются изделия, изъятые при обыске вашей мастерской…
Линяшин выставил на стол еще три статуэтки, как близнецы похожие на те, которые только что опознавала Калева.
Дрожащей рукой он потянулся к ним, испуганно отдернул ее. Скользнули по вмиг вспотевшему лицу и упали на пол очки.
Раковский и знать не знал, что следствие добралось и до его конспиративной мастерской, что упрятанные там в тайнике подлинные изделия Фаберже, выкраденные им у Сердобольского, предъявляются сейчас не как шедевры прикладного искусства, а как неопровержимые улики его преступлений.
— Прошу прервать очную ставку… У меня нет сил…
— Подлец! — срывающимся голосом крикнула
— Гражданка Калева! Прошу не оскорблять достоинство личности гражданина Раковского, — сказал Линяшин, но в душе был весьма солидарен с ней.
Он снял трубку, набрал номер.
— Уведите арестованного Раковского. — И, обращаясь к Калевой, добавил — А мы продолжим вчерашний допрос.
Линяшин понимал, что Раковский будет запираться до тех пор, пока в цепочке бесспорных доказательств его вины будет хоть одна брешь, хоть одно слабое звено. Таким слабым звеном он пока считал обвинение его в краже из квартиры Сердобольского подлинных работ Фаберже. Признание Аллен Калевой, сделанное после очной ставки с Раковским, в том, что она заполучила у Сержа Лаузова адрес Сердобольского и подробное описание имевшихся у него изделий, а в один из приездов вручила этот адрес Семену Борисовичу, он начисто отрицал.
— Вы же сами видели — вздорная женщина, — убеждал он Линяшина. — Решила мне отомстить за то, что вместо подлинного Фаберже я продал ей подделки.
Раковский еще не знал об аресте Кныша — главного свидетеля его обвинения в краже. Не знал он и о том, что следствие располагает и другими неопровержимыми уликами его ночного визита в квартиру Сердобольского.
Настал день и час, когда эти улики решено было привести в действие, соединив тем самым разорванную цепочку доказательств последним звеном. А уж затем предстояло повести допрос и о преступлении Раковского еще по одной статье Уголовного кодекса — организация запрещенного промысла с использованием наемного труда. К этому времени следствие располагало показаниями более двадцати мастеров-камнерезов, ювелиров, которых он привлек к изготовлению подделок под Фаберже, снабжал их нужными материалами, моделями изделий, оплачивал эту работу.
Очная ставка с Кнышем была для Раковского полной неожиданностью. Даже «предательство» Аллен не произвело на него такого потрясающего впечатления, как чистосердечные показания бывшего своего сообщника.
Кныш полностью подтвердил сделанные им на допросах признания, подробно рассказал, как по указанию Раковского «неудачно» украл из квартиры Труханова статуэтки, какой разнос получил за это, как у Семена Борисовича созрел план положить Кныша в больницу, где в это время находился Сердобольский. А когда он дошел до рассказа о том, как Раковский искусно разыграл спектакль с ключами, Семен Борисович не выдержал, зло оборвал его:
— Хватит обличать, прокурор несчастный! Свободу все равно не заработаешь, сядешь и ты!
Кныша увели.
— Могу, Раковский, помочь вам восстановить в памяти, как развивались события дальше, — сказал Линяшин. — Чтобы вы не обольщали себя надеждой на какие-то неизвестные следствию факты вашей преступной деятельности. Итак, напоив Кныша, когда он принес ключи от квартиры Сердобольского, вы ночью отправились туда, взяли из шкафа изделия. Вы — не Кныш. Вам было достаточно взглянуть на них, чтобы убедиться: да, это подлинные работы мастеров Фаберже, именно те, о которых рассказал Аллен Калевой Серж Лаузов. И дал ей адрес Сердобольского, правда старый адрес, по которому он жил до обмена квартир с Трухановым.