Расстояние в один вечер
Шрифт:
Валерия поняла, что находится в храме Морока. Ужас темной волной поднялся в глубине души, и она едва не закричала, когда дверь камеры распахнулась без звука и на пороге выросла черная фигура в монашеском одеянии с капюшоном на голове. В руках она держала деревянную доску, выполняющую роль подноса, на которой стояли кувшин и стакан.
Неслышно ступая, гость приблизился к сидящей с широко раскрытыми глазами Валерии, протянул поднос.
— Выпей, голубушка, сил прибавится.
Голос был женский, и Валерия приободрилась.
— Где я?
— В храме господнем, голубушка, а больше мне ничего не велено говорить. Выпей водички, полегчает.
— Не хочу.
— Как знаешь. — Гостья, не открывая
Снова тишина завладела камерой, превращая ее в омут равнодушия и обреченности, затягивающий в свои бездонные глубину душу пленницы. Валерия зябко передернула плечами, начала заниматься гимнастикой, слегка разогрелась и почувствовала жажду. Бросила взгляд на кувшин, однако заставила себя отвлечься от желаний, села подальше от соблазна, спиной к подносу, и принялась медитировать. Но не долго.
Жажда с каждой минутой увеличивалась, горло и губы пересохли, лицо горело, будто под лучами солнца в пустыне, стало жарко и душно, и в конце концов Валерия уговорила себя просто смочить лоб и губы, не отдавая отчета, что ее жажда может иметь внешние причины.
Кувшин до половины был наполнен прозрачной жидкостью, не отличимой от обыкновенной колодезной воды, она и пахла, как вода, и на вкус казалась водой. Валерия смочила губы, лоб, щеки, потом не удержалась и сделала глоток, чувствуя невыразимое облегчение. Подождав немного и не ощутив отрицательных реакций кишечника, допила воду в стакане и села на солому, решив с достоинством ждать своей участи. Попытка в состоянии медитации связаться с Антоном через псиполе не удалась, Громов не откликнулся, хотя почему-то у Валерии сложилось впечатление, что ему плохо.
Сколько она просидела в таком положении, подогнув ноги под себя, Валерия не помнила. Очнулась от звука голоса, подняла голову и вздрогнула, обнаружив посреди камеры великана в черной одежде. Он стоял, бородатый, громадный, расставив ноги и засунув пальцы рук за поясок, и с усмешкой рассматривал пленницу, раздевая ее глазами.
— Поднимайся, красавица, — сказал он густым басовитым голосом. — Пришла наша очередь веселиться.
Валерия хотела ответить отказом, но вместо этого покорно встала, с удивлением сознавая, что мужчина в черном вовсе не такой уж великан. От его сверкающего взгляда ей стало холодно и жарко одновременно, захотелось опереться на чью-нибудь сильную руку. Голова закружилась, сердце в груди забилось часто и сильно. Понимая, что ее гипнотизируют, Валерия попыталась сопротивляться, но организм отказывался бороться, сломленный какой-то силой, и она с ужасом подумала, что вода все-таки была не простая.
— Почем дрожь продаешь? — улыбнулся гость. — Не бойся, ничего я с тобой не сделаю, побалуюсь только. Ты ведь не девственница, отбоялась свое. А я покажу тебе такое, чего никто из твоих мужиков не покажет, тебе понравится. Пошли.
— Не трогайте меня… — прошептала Валерия, дыша тяжело и часто, и… как во сне протянула ему руку.
Бородач заглянул в ее глаза, удовлетворенно кивнул, взял за руку и повел из камеры.
— Порядок. Бабка Феофания знает толк в зельях.
Они вышли в коридор, повернули налево, миновали несколько дверей из потемневшего от времени дерева, спустились по узкой каменной лестнице вниз и вошли в более высокую и просторную комнату, освещенную четырьмя светильнями знакомой фаллосовидной формы. Половину комнаты занимала огромная низкая кровать, сияющая белизной простынь, возле нее стоял столик с фруктами и напитками, стены комнаты были увешаны коврами, а пол представлял собой один большой ковер темно-бордового цвета.
Бородач закрыл за собой дверь, подтолкнул Валерию вперед, стал раздеваться, разглядывая застывшую женщину маслеными
— Что стоишь? Раздевайся. У меня мало времени.
Валерия, чувствуя в груди нарастающее противоестественное томление и волнение, борясь с волной желания, прикусила до боли губу, отступила к двери. Ее колотила дрожь, борьба воли и внешнего воздействия почти ослепила, вспышки противоречивых желаний бросали ее то в жар, то в холод, хотелось вонзить нож в сердце насильнику и одновременно броситься к нему в объятия. Руки сами начали расстегивать пуговицы на куртке, потом на кофте, слезы лились из глаз, она ненавидела себя и хотела раздеться, беззвучно молила о помощи и жаждала отдаться, и не могла окончательно сбросить с себя путы чужой воли…
Затем что-то изменилось вокруг: перестали приходить токи обессиливающего психического воздействия. В душе созрел и лопнул нарыв гнева и ярости. Валерия выхватила из кармана джинсов нож, приставила к сердцу и крикнула, ничего не видя перед собой:
— Не подходите!
Кто-то сильно ударил ее по руке, нож вонзился в тело над грудью, боль иглой просверлила сердце, ужалила мозг, и Валерия потеряла сознание, мягко оседая на пол.
— Вот дура! — пробормотал сотник, держа в руке нож и прислушиваясь к звукам, долетавшим в келью через окно под потолком. Еще до того, как Валерия сделала отчаянную попытку сопротивления, он явственно услышал чье-то угрожающее рычание, а теперь чувствовал и взгляд. Впечатление было такое будто за окном, представлявшим собой люк вентиляционной шахты, прятался в темноте какой-то огромный зверь, готовый броситься на хозяина кельи в любой момент.
Полураздетый сотник взял в углу суковатую дубинку, направил одним концом на решетку окна и произнес слово. В келье резко похолодало. Из отверстия донеслось удаляющееся ворчание, стихло. Сотник некоторое время прислушивался к наступившей тишине, потом стал одеваться. Перенес лежащую без сознания женщину на кровать, бегло оглядел ее рану и движением руки остановил кровотечение. Проворчал:
— Мы с тобой еще не закончили знакомство, красавица. Мне нравятся такие несговорчивые. Но хотелось бы знать, кто тебе помогает. Не могут же, в самом деле, по храму бродить волки.
В дверь кельи постучали. Сотник оглянулся, дверь открылась сама собой, на пороге выросла дюжая фигура монаха-адьютанта.
— Вас зовет к себе хозяйка, господин.
— Иду, — бросил сотник, с сожалением разглядывая груди женщины. — Чего ей еще понадобилось?
Он не удержался, сорвал с Валерии бюстгальтер, погладил грудь, лизнул соски, секунду раздумывал, не плюнуть ли на «добровольную» любовь и не взять ли красавицу, пока она в беспамятстве, но все-таки решил не лишать себя удовольствия борьбы и победы не только над телом, но и над духом и волей красивой женщины.
— До вечера, красавица. — Он вышел из кельи. — Стереги ее. Никому ни слова, что она здесь.
ВСЕХ УНИЧТОЖИТЬ!
Рация Гнедича запищала, когда он в очередной раз вылез на поверхность из подземного хода с камнем в руках: они с Тымко и Анжеликой продолжали разбирать завал, в то время как Илья с Владиславой якобы направились в деревню за помощью. О том, куда они намеревались отправиться на самом деле, Юрий Дмитриевич своим напарникам не сказал.
Услышав сигнал, подполковник покосился на встрепенувшуюся Анжелику, присоединившуюся к мужчинам всего полчаса назад, и отошел на десяток шагов за деревья, доставая пенальчик рации и чувствуя невольное облегчение. Появления новой группы из Управления он ждал давно и надеялся с ее помощью разобраться в происходящих событиях.