Расстрельное время
Шрифт:
Размышляя, Кольцов пару раз прошелся по комнате, остановился напротив Красильникова:
— Будем надеяться, всё произойдет спокойно.
— Так думаешь? — спросил Красильников. — Объясни, почему?
— Ты вот сказал: бандиты у нас под носом орудуют. Это не совсем так. Эти — не бандиты. Тут нечто другое, — Кольцов замолчал и долго так стоял, невидяще глядя перед собою, видимо, собирался с мыслями. Затем продолжил: — Понимаешь: законов пока нет, а проблем много. Решают их, кто как может: кто по здравому размышлению и по совести, а кто бездумно, но старательно и ретиво исполняет указания, спускаемые с большой или не с очень
— Я и говорю, они и нас всех перестреляют, — повторил Красильников.
— Не-ет! Дурак боится бумажки. Он ей молится, как иконе, потому, что дурак, — сказал Кольцов.
— Но нам-то что от этого?
— Мы — государево око! У нас есть подписанное Фрунзе право единолично решать все вопросы, касающиеся дальнейшей участи военнопленных. Для дурака эта бумага страшнее пулемета.
— Ну а если эти, которые здесь, не дураки? Если они дорвавшиеся до власти обыкновенные бандиты? — снова высказал свое сомнение Красильников. — Таких сейчас тоже хватает.
— Я и сказал: на этот случай надо хорошо подготовиться!
Едва только красные войска вошли в Феодосию, здесь сразу же был сформирован уездный военно-революционный комитет. Он занял помещение гостиницы «Астория».
Комиссар Девятой большевистской дивизии Лисовский и Председатель военно-революционного комитета Жеребин в первые дни провели в городе показательные расстрелы. Прямо на железнодорожном вокзале были расстреляны раненые и выздоравливающие чины 52-го Виленского полка. Затем террор распространился на солдат и офицеров второго армейского запасного батальона, чинов Одесских пулеметных курсов, служащих Сырецкого госпиталя Красного Креста. Их пешком гнали до мыса святого Ильи и там расстреливали из пулеметов.
Военно-революционный комитет исчез также внезапно, как и появился. На его месте возникло, возглавляемое П. Зотовым, Феодосийское Особое отделение 9-й стрелковой дивизии. Оно заняло одно из самых красивых зданий города. Там же разместились местные чекисты, комендатура и морской отдел. В здании творилась полная неразбериха, часто, после удачных кровавых операций, здесь отмечались празднества с дебошами и стрельбой.
При Зотове были проведены две перерегистрации бывших белогвардейцев. Во время второй перерегистрации их задерживали и помещали в Виленские и Крымские казармы. Но из-за большой скученности вынуждены были создать ещё один лагерь, огородив колючей проволокой бывший элеватор и зернохранилище. Его заполнили бывшими белогвардейцами, свезенными из окружающих Феодосию сел и небольших курортных городков.
Они дождались Гольдмана и Бушкина, которые полтора суток, без сна и отдыха, разбирали награбленные жихаревской бандой ценности. Они приехали утром, и уже утром Бушкина отправили во Владиславовку к Кожемякину с просьбой быть готовым в любую минуту выехать со своими людьми в Феодосию.
Зотов встретил Кольцова и его товарищей
Был Зотов высокий, румянолицый, со светлыми кудрявыми волосами и голубыми, чуть белесыми глазами. В нем было что-то от херувима, как их изображают на дешевых иконах. При всей внешней красоте, в его дряблом лице и ускользающем взгляде проглядывалось что-то злое и вместе с тем хитрое, лисье.
— Рад! И даже очень! — сказал Зотов, ласково глядя на Кольцова. — Сколько времени здесь, и все больше во Владиславовке. Я как-то нашего друга и товарища Кожемякина даже пожурил: почему держишь дорогих гостей у себя в провинции! И вот вашего товарища Гольдмана тоже упрекнул: что вы там нашли, в той Владиславовке? Мы все же здесь столица.
— Дела! — коротко пояснил Кольцов.
— Я немного посвящен в ваши дела. По долгу службы. Ночью Гаврюхин из Судака звонил. Говорят: хороший куш сорвали.
— Говорят? — нахмурился Кольцов. — Это плохо, что говорят.
— Не на базаре же! В наших, в командных кругах! Так что не скромничайте! — Зотов по-свойски ободряюще хлопнул Кольцова по плечу. — Между прочим, вы этот жирный кусок у нас отобрали. Я когда узнал, что вы этой бандой занимаетесь, сказал своим: пусть погоняется. Понимаю, после кабинетов к настоящему делу тянет. Вот и я: после боев, после настоящей оперативной работы тут, как на выселках, прозябаю. Стыдно сказать, чем занимаюсь. Прокормом этих врангелевских недобитков. А их у меня на сегодняшний день больше трех тысяч. Попробуй, накорми!
— Говорят, больше было? — спросил Кольцов.
— Работаем. Чистим помалу вражеские ряды. Стараемся.
— И каким же способом?
— Строго индивидуально. Каждого, как этим… как рентгеном просвечиваем. Порядочно приходится отсеивать.
— «Отсеиваете», это как же?
— Ну, выявляем потенциальных врагов советского строя. Откровенных врагов, шпионов. В основном только эти в Крыму и остались.
— И как это происходит? Ну, как выявляете?
Зотову не понравилась въедливость Кольцова, но он все же пояснил:
— Знакомимся с каждым, разговариваем. Иногда ведем перекрестный допрос. Конечно, определенные навыки в этом деле надо иметь.
Зотов говорил торопливо, но внушительно, как бы убеждая гостей. Ему очень хотелось понравиться Полномочному представителю ВЧК. Он его несколько побаивался — с тех пор, как ему позвонила Розалия Землячка. Она интересовалась у Зотова, чем там занимается Кольцов, и коротко его охарактеризовала: «Большая сволочь! Если сумеете, держитесь от него подальше!».
Держаться подальше не получилось. И Зотов всячески старался произвести на Кольцова благоприятное впечатление своей преданностью делу.
— Так, может, с этого и начнем? — предложил Кольцов.
— С чего, простите?
— Со знакомства с лагерем.
— Понимаю. Хотите лично познакомиться с врагами? Так сказать, лично посмотреть им в глаза! О, они сейчас совершенно другие. Были волками, стали овцами.
— И как только вы их определяете? Это же так не просто! Вы, вероятно, физиономист?
Зотов почувствовал в словах Кольцов издёвку. Но помня предостережение Землячки, не подал вида, что обиделся:
— Дело не простое. Но помогает опыт. Честно скажу, есть такие, которых не сразу раскусишь. Но — справляемся.