Расстрельное время
Шрифт:
— Сейфовыми замками не интересовался? — спросил Красильников.
— На бандита не похож, — ответил Миронов.
— А ты думаешь, у них на лицах написано, что бандиты? Отчего ж мы столько дней не можем их выследить?
— Я в этом деле не очень разбираюсь, — равнодушно сказал Миронов. — Вам виднее.
Красильников посмотрел на площадь, увидел ватагу беспризорников и среди них Турмана. Тот был на страже. Он вопросительно смотрел на окно мастерской, ждал сигнала.
— Пусть проверит, — сказал Красильников и помахал рукой.
Турман
А Миронов и Красильников аккуратно очистили по таранке. Она была малосольная, жирная и очень вкусная.
— Днепровая, — сказал Красильников. — Астраханская, та сухая, постная. Нам раньше, когда в Особом отделе служил, паек астраханской выдавали. А днепровой — ни разу.
— Тарань — пища бедных. Лучшая рыба — лабрадор, и еще осетр и семга. Царская еда. Когда я еще мальчишкой был, нам часто к обеду осетра подавали.
— А ты что, и вправду, из графьев? — спросил Красильников.
— Это было так давно, я уже успел забыть.
— Ты не шибко много болтай, — посоветовал Красильников Миронову. — Всех графьев советская власть под нож пустит. Гляди, что б и ты в их компанию не попал.
— Разные графы были. Мы — из худосочных, бедных. Дед настоящим графом был. Все богатство в карты проиграл. Мы тогда под Екатеринбургом жили, с Демидовыми соседствовали. А неподалеку от нас ежегодная ярмарка была. На всю Россию ярмарка — Ирбитская, называлась. Дед и повадился туда ездить. От него нам один титул остался, все промотал. — Миронов поднял на Красильникова вопрошающий взгляд: — Или вы всех, без разбору?
Красильников не успел ответить. В дверь постучали, и он торопливо нырнул в свою каморку.
В мастерскую вошла старуха. Долго шаркала на пороге старыми ботинками, поставила на стол свою ношу.
— Может, я не до вас? — простуженным голосом спросила она, разворачивая укутанный в мешковину самовар. — Не сможете запаять?
Миронов коротко взглянул на укутанную в семь одежек старуху, стал рассматривать самовар. Был он необычный, не тот стандартный тульский, которыми была наводнена Россия, а небольшой, изящный, похожий на графин. Такие Тула выпускала только на заказ.
— Сожалею, но пока не смогу вам помочь. Зайдите через пару дней, — сказал Миронов. — Мы только открылись. Ни олово, ни кислоту ещё не успели завезти. Да и паяльная лампа нужна.
— Понимаю: первый день, — согласилась старуха, но уходить не собиралась. — Вы и в замках разбираетесь?
— Я в них-то только и разбираюсь. Пайка самоваров, это так, мой побочный приработок. А что у вас за замок? — подозревая, что речь пойдет о сейфовом, спросил Миронов.
— В скрыне замок спортился. Еще мамкина скрыня, в приданое мне досталась. Такой хороший замок! Открываешь, в он звоночками шо-то такое веслое грает. А года два назад… чи три… В позапрошлом годе на Пасху открываю,
— А вы сможете его вынуть?
— Я — нет. А сын выймет.
— Приносите, посмотрю. Сумею — вылечу.
Старуха стала заворачивать самовар, но затем вдруг спросила:
— А, может, я у вас его оставлю? Шоб до дому не нести.
— Оставляйте. Место не залежит, — согласился Миронов.
И старуха пошаркала по коридору.
Красильников снова появился из своей каморки.
— Старуха с самоваром… — небрежно бросил Миронов и затем спросил: — Все же надеетесь?
— День-два подождём. Должны бы объявиться, — сказал Красильников и, после коротких раздумий, добавил: — Если, конечно, в другие края не отправились.
— А, может, они в Феодосии и вовсе не бывают?
— И это возможно, — угрюмо согласился Красильников. — Самое паршивое дело: ждать, искать и догонять.
Они еще не знали, что события уже начали разворачиваться.
Когда старуха вышла из мастерской и пошаркала по Базарной площади, мальчишки долго смотрели на витринное окно. Видели двух сидящих мужчин. Один из них был им знаком: он утром «от пуза» накормил их и обещал еще. Но сигнала он не подавал. Может, забыл о них? Или не видел?
Был бы здесь Турман, он решил бы, как поступить. Но он все еще не вернулся, а заходить в мастерскую им не разрешено.
А старуха уходила.
— Ты гляди, как нарезает, — глядя ей вслед, сказал Гнедой.
— Ага. То еле шла, а сейчас, як солдат.
Слоняться целый день на Базарной площади им уже порядком надоело, и они приняли самостоятельное решение: пока старуха не затерялась среди прохожих, последовать за нею.
Они уже почти потеряли ее из вида и нагнали неподалеку от зернохранилищ. Оттуда она вышла к Карантину, где все было им знакомо.
Выйдя на мол, она не пошла к маяку, а направилась на пустыри, где вдали высились развалины генуэзской башни. Феодосийцы еще называли ее башней Климента. Когда-то давным-давно и она, и стены возле нее были одним целым — крепостью. Она защищала Кафу (так называлась некогда Феодосия) от набегов кипчакского хана Джанибека. Теперь от крепости остались только живописные руины, куда беспризорники иногда отправлялись поиграть в разбойников.
— Постоим здесь, — остановил товарищей Гнедой. — На пустыре она враз нас заметит.
— Куда она идет? Может, до рыбацкой хаты?
— Ты там был?
— Турман рассказывал. Он бывал. Только зимой там никто не живет.
— Так куда ж она?
Время от времени оглядываясь, старуха пересекла пустырь и скрылась в развалинах.
Прошло немного времени, и из развалин выехал всадник. Он пришпорил коня и вскоре скрылся за холмами.
— Интересно, — сказал Гнедой. — А старухи не видно.
— А, может, она там живет? — сказал цыгановатый Гоча.
— Подождем.