Расстрелянная корона. Книга 1
Шрифт:
– Чего боишься, Алексей? В дом родительский зайти?
– Да. Никогда такого не было, а сейчас словно сила какая держит.
Священник внимательно посмотрел на Рыбанова и осведомился:
– Давно ли в церкви был?
– Недели две уже не выходил из деревни.
– Дома молишься?
– Каюсь, не всегда. Забот много.
– Оттого и смятение в душе твоей, что от Бога отвернулся. А жена твоя молится?
– Катька? Она… да так же, как и я.
– А не лжешь?
– Нет.
– Совет у меня тебе такой. В воскресенье приезжай в Сарду вместе с семейством,
– А сглаза дурного на мне быть не может?
– Это от беса, Алексей. Ты же человек православный, крещеный. Проси у Бога милости, и не обделит Он тебя ею! А с тобой и семью твою. А пошлет Господь испытания, терпи, превозмогай себя. Тогда очистится душа твоя, и будет в ней радость.
– Так я найду доктора да отвезу вас.
– Ладно.
Алексей побежал к ближайшей избе.
Священник перекрестил его и сказал:
– Да поможет тебе Господь, заблудшая душа.
Младший Рыбанов нашел доктора, отвез его и священника в Сарду. Вернулся за полночь, распряг лошадь, дал ей воды и овса, прошел на крыльцо.
Из избы вышел старший брат.
– Ты где был, Лешка? Отец в гробу лежит, а ты все от своей Катерины оторваться не можешь?
– Нет, брат, я свез отца Димитрия и доктора в соседнее село.
– Я же соседа просил сделать это.
– Пришлось мне.
– Сам поди вызвался?
На этот раз Алексей не сдержался:
– Да что ты на меня волком-то смотришь? Не тебе одному тошно. Может, сына моего винишь в смерти батюшки? Мальца неразумного?
– Малец ни при чем. А вот жена твоя…
– Что жена? Ну, говори! Ведьма? Безбожница? Или завидуешь?
– Ты думаешь, что мелешь?
– Я-то думаю, да и тебе поразмыслить тоже не мешает. Затравили Катьку, из избы не выходит. Будто чужая для всех.
– Никто ее не травит. И не чужая она нам. Только вот мы ей не нужны. Это она нас за чужих держит. Слыхал последние слова отца?
– И что?
– А то! Как жить-то теперь?
Из сеней вышла жена Глеба и заявила:
– Что как псы лаетесь? Братья родные, а на всю деревню горланите, когда в доме тело отца лежит. Совесть поимели бы. – Она повернулась к Алексею: – А ты, Леша, если в избу заходить не желаешь, ступай к себе, от греха подальше. Нам теперь чрез твою Катьку житья не будет. Молва о пророчестве отца быстро по деревням разлетится, до уезда дойдет.
– Далась вам Катька! Мне что, из дома ее гнать?
– Уйди, Лешка! – угрожающе проговорил Глеб.
Алексей понял, что брат сгоряча может и ударить. Он молча сошел по ступеням крыльца на землю и двинулся к своему дому, терзаемый темными мыслями.
Войдя в избу, муж увидел жену, качавшую в зыбке ребенка. На лавке узел, явно с тряпьем, рядом платок.
Алексей указал на вещи и спросил:
– Это что?
– А то, – неожиданно огрызнулась Катерина. – Одежка наша, моя и сына. Ухожу. Нет больше сил жить с тобой и родней твоей полоумной.
– Чего? – взревел Алексей. – Ты рехнулась?
– С вами не только рехнешься, а напрочь умом тронешься. В ком отец твой беду и грех увидел? В ангелочке, только появившемся
– Ты чего городишь, стерва?
В младшем Рыбанове вспыхнула ярость, долго копившаяся в этом трусливом и жалком мужичке. Она вырвалась наружу. Ей не было больше места внутри Алексея. Так нередко случается с теми людьми, которые лебезят перед сильными, а в отместку издеваются над слабыми.
Но и Екатерина не поддалась, не испугалась.
– Я стерва? Что ты на мне женился-то? Хотя тебя и не спросили. Ефрем и Анна все сами решили с бабкой моей. Сирота им приглянулась. Отчего же нет? Сойдет за рабочую скотину, забаву для глупого сынка. Облагодетельствовали, в семью свою взяли. А ты хоть раз спрашивал, мил мне или нет? Счастлива я с тобой? Не интересовался. Потому как наплевать тебе на это. Привел бабу, она и у печи, и в хлеву, и в поле. Сам-то ни на что не годный. Ограду исправить не можешь. Чего ж о бабьем счастье говорить? Ты ведь только о себе всегда и думал. Навалишься, сопишь, слюну пускаешь. Дело свое сделаешь и на боковую. А то, что жена мучается, это ничего, раз она скотина. Да и родня твоя со свадьбы на меня косится. Будто прокаженная я какая, виноватая в чем-то. С чего вдруг сегодня твой отец заорал на младенца? Привиделась ему печать какая-то. А как после на меня с дитем брат и сват твой смотрели! С угрозой и звериной злобой. Я видела. Они сына моего изведут и глазом не моргнут. С ним и меня. А тебе новую жену подыщут, и пойдешь ты за ними как телок необлизанный. Не мужик ты, Лешка, а тряпка. А я не дам сгубить ребенка. Поутру уйду. Живи как знаешь.
Алексея трясло, глаза налились кровью, ладони сжались в кулаки, да так, что из-под ногтей кровь выступила.
– Уйдешь, тварь? Опозоришь меня на всю деревню? Не мужик, тряпка, да? Ну, сволочь, сейчас ты узнаешь, кто тут хозяин.
Алексей подскочил к жене и ударом кулака отбросил ее к полатям. Завесь сорвалась и накрыла молодую женщину. Зыбка едва не перевернулась, ребенок заплакал. Рыбанов потерял голову, схватил Екатерину за волосы и вытащил к печи.
– Ты у меня, скотина, далеко уйдешь!
Он бил жену без разбору, сначала кулаками, потом ногами. В голову, в грудь, в живот, в спину. Екатерина пыталась уклоняться от ударов мужа, но силы оставляли ее. Почуяв кровь, Алексей совсем сбесился. Он устал бить жену руками и ногами, сорвал со стены кнут и начал полосовать жену. Рубаха на ней разлетелась в клочья. Он сорвал ее и принялся охаживать кнутом голое тело, быстро превращавшееся в кровавое месиво.
Наконец-то Лешка споткнулся об опрокинутую скамью, выронил кнут и остановился. Сын в зыбке кричал, окровавленная Екатерина безжизненно лежала на полу. Сильная боль ударила Алексею по вискам. Он обхватил голову, качаясь, прошел в бабий кут – место хозяйки у печи, – вылил на себя ведро студеной воды и очухался. Ярость ушла. Ее место занял страх. Как бы не пришлось отвечать за содеянное.